Кирилл Берендеев - Продавец воды

– И ничего…

– Нет, страждущих не оделяет. Прошли те времена, – усмехнулся владелец фургона. – Прошли, понял? Так что давай, не задерживай, у тебя еще три ездки на сегодня. А потом можешь и у них чего поклянчить.

Он нахмурился.

– Без меня успеют.

– Именно. Голытьбы всяко хватает. А ты… у тебя работа есть.

Хозяйский племяш затащил все баллоны с водой, дал знак отчаливать. Он отвязал лодку и отправился в привычное каждодневное плавание по поселению в дельте Бурой реки, неспешно влачившей темные свои воды в совсем близкое море, растворяясь в нем, и растворяя все, что принесла. От ила и почвы до мусора, высыпаемого километрами выше по течению.

Приезд телевидения взбудоражил продавца воды. Некоторое время он колесил по дельте, пытаясь отыскать или хотя бы услышать из уст покупателей баллонов об иноземной лодке, но без толку. Только сам распространил больше слухов и посеял несбыточных надежд. Кусая губы, он развернулся и снова двинулся к пристани.

И вот тут буквально столкнулся с чужеземцами.

Лодка была самой обычной, здешней, ей управлял торговец пряностями, по прозвищу Перец, получавший неплохой доход как от товара, так и от небольшого клочка суши, арендованного у муниципалитета. По здешним меркам он считался человеком преуспевающим, конечно, не таким, как Барышник, но вполне успешным. И как показатель – две жены, официально зарегистрированная и та десятилетняя девочка, что он взял сперва в услужение, а потом, по достижении совершеннолетия, и в наложницы.

Сейчас молоденькая правила моторкой, сидя на корме, закрытая для журналистов, а хозяин сидел в плоскодонке на носу и, немного картинно развалясь – мог себе позволить – показывал и рассказывал всего-то двум прибывшим. Оператору и собственно репортеру, с интересом тыкавшему пальцем то налево, то направо.

– А это наш Ян, – подумав, Перец сократил слишком длинное и непонятное для иноземца имя до одного слога. – Торговец водой. Знакомьтесь. Это… э…

– Николай, просто Ник, – произнес, протягивая сухую крепкую руку, молодой человек, лет двадцати семи, наверное, а по виду – сверстник. Просто торговец водой выглядел много потрепанней лощеного красавца в бейсболке, залихватски сдвинутой на бок. Вот сейчас Ян покраснев, подплыл борт в борт, и смущаясь, остановился. Он и сам не понимал, чего вдруг погнался за журналистами, а догнав, не представлял, что ему говорить или делать. Впрочем, Ника его заметная робость нисколько не смутила. – Рад. А ты, значит, торгуешь водой посреди реки?

Английский, из которого Ян знал лишь пару фраз, давался Перцу куда легче; впрочем, оба – и торгаш, и журналист, – говорили на нем довольно трудно, иногда подбирая слова. Но другого языка общения не существовало.

– Вода здесь отравлена мусорным заводом там, выше по течению. Приходится опреснять, – Ян почувствовал, что говорил сейчас вместо того, у кого пару лет назад арендовал лодку и теперь, выплачивая долг, носился по водам широченной дельты, обслуживая чуть не половину поселка. Всего же у Барышника таких торговцев имелось трое. Каждому до заветной мечты обзавестись утлой моторкой оставалось всего ничего, Яну так вовсе полггода. А тогда уже можно будет осваивать новые планы, запрятанные глубоко в сознание. – Но это у кого деньги есть. Или вот так продавать магазинское. Их вода дешевле, – последнюю фразу он, колеблясь, добавил от себя. Разговор Барышника с испанскими миссионерами и журналистами, прибывшими шесть лет назад в дельту и оделявшими страждущих, внезапно возник в голове, будто он слышал его лишь вчера. Потому и говорил как по писаному, лишь последняя фраза забила рот.

Перец недовольно зыркнул на продавца, что-то перевел, что-то опустил из его монолога. Потом предложил пересесть к Яну, заодно можно глянуть, как в поселке живут. Журналисты, немедля, как услышали приглашение, перебрались в лодчонку, толмач закряхтел следом, гортанно повелев молодой править за ними, но на отдалении.

– Чего они? – спросил Ян у Перца. Тот хмыкнул.

– Натуру ищут, вроде как. Это какая-то русская программа про экстремальный туризм, по самым злачным местам планеты, как я понимаю. Вроде нашего. Рыжий, – он ткнул пальцем в Ника, – типа и есть турист, а второй все это снимает, и ужасает публику.

– И что, нравится?

– Везде, где хуже, чем им, нравится. Говорит, второй год снимают.

– А у вас прям Венеция, – продолжал Ник, собственно, он ни на секунду не переставал говорить, большей частью, в камеру, Перец же переводил только то, что мог или считал нужным. – Тоже вода грязная и толпы на лодках по воде плавают. Вы что же, все так здесь и живете?

Ян не понял, к кому был адресован вопрос, но объяснил, как мог, поначалу сам едва собирая слова в предложения, после, немного разошедшись. Цена на землю очень высокая, многие жители поселков потихоньку стали перебираться южнее, в дельту, прятались от властей, а когда совсем туго стало, лет шестьдесят назад, перешли на воду. Тут и муниципалитет не достанет, не в его власти, и спокойней. Ну да, бывает, море штормит, так уходят выше по течению, к мусоросжигающему заводу. Или, если дожди, наоборот, отчаливают в море или дальше по заводям.

– Мобильная Венеция, забавно. Никогда такого не видел.

– А вы в Венеции…

– Да-да, бывал, вместе с Сашкой, с ним вот, – Ник кивнул на оператора. – Это еще когда передача «Города-музеи» была, чего-то не пошла. А у вас тут неплохо. В Париже вот, помню, тоже на лолках много кто живет, правда из обеспеченной публики. А у вас все шиворот-навыворот. Сейчас мы куда? – Ян объяснил. – О, это интересно, можно с вами или ты всю лодку водой забьешь?

Он кивнул, но журналиста не расстроил. Благо, плоскодонка неспешно шла за ними как привязанная.

Пока грузили воду, уже Барышник объяснял всю нехитрую премудрость лодочной жизни. Ян развозит по поселению жидкость для питья, а моются и стирают они тут, в более-менее чистых протоках. На все ж не напасешься. Ходок в день приходится делать много, каждая бутыль стоит полтора доллара, дорого, да, но ведь с доставкой. В лодку входит тридцать бутылей. В поселке живет человек четыреста, где-то. Вот и считайте.

– И так каждый день? – на вопрос Ника оба кивнули, и Барышник, и Ян. Он хотел еще сказать, сколько получает за круг по поселку, но сбился в пересчете, а больше его ни о чем и не спрашивали. Журналист, раз уж вынужден был перебраться на плоскодонку, крикнул, чтоб завез его к себе домой. Ян вздрогнул.

– Это обязательно?

– А как же. Я у твоего начальника хоромы смотрел, там аж телевизор и люстра, теперь на твои гляну. И деревню покажи, мы час крутимся, а все возле пирса.

Ян зарулил в большую протоку, главную улицу поселка. В ней ютились большинство лодчонок – широких, утлых армейских плоскодонок доживавших свой век в дельте Бурой. Обросшие щитами, панелями, клетками с курами и кроликами, заставленные коробками и деревяшками, мебелью и утварью, завешенные бумагой и вечно сохнущим бельем. Кое-где и когда покрашенные, они давно облезли и ныне различались лишь домашним скарбом.