Наталья Навина - Последние Каролинги – 2

Да, король Арнульф – а вместе с ним и Вельфы – выжидали, на чью сторону склонится чаша весов в предстоящей войне. Судя по всему, решение будет принято на обычном осеннем собре германской знати в Аахене, когда, возможно, определится победитель. Времена предстоят трудные. Во-первых, бургунды… И во-вторых, в тевтонских землях явно ожидают нового прорыва данов. Нет, точно Нанус не знал ничего, но ведь дыма без огня не бывает, верно? Вряд ли они ударят со всей силой в самое сердце страны, как при Сигурде, думал Эд, второго такого вождя, как старый волк, даны не скоро найдут, но в случае предательства одного из королевских ленников – Нанус опять не говорил об этом прямо, лишь обиняками… а предать могут многие… из мести, из жадности или просто по глупости, как тогда, в Самуре…

– В Самуре… – произнес он вслух. Нет, избавиться от навязчивой мысли не удавалось.

Нанус таращился на него во все глаза, озадаченный неожиданным замечанием.

«Впервые я встретилась с ними в Самуре», – ответила Азарика на его вопрос об уродах Заячьей Губы. И замолчала. Неужели ее тогда посетила та же мысль, что и его сейчас?

– Скажи мне, комедиант, – спросил он, – когда ты впервые увидел нынешнеюю королеву?

Зубы Нануса клацнули. Вопрос поверг его в полноге недоумение. И перепугал. А ведь мим не был трусом. Человек, который вел такую жизнь, просто не мог быть трусом. Правда, это была не та храбрость, что признавал Эд, но и такая существовала.

– Отвечай, мим. И не бойся. Я спрашиваю не для того, чтобы повредить тебе… или ей. Я просто хочу знать. Это было в Самуре? Или раньше?

Нанус наконец собрался с духом.

– Я видел ее раньше… дважды… издалека… и не разговаривал.

– Где?

– В монастыре святого Эриберта… По праздникам там раздавали нищим хлеб… и я приходил вместе с нищими… Я ничего дурного не делал, клянусь! Мне нужно было только проследить, не покинула ли молодая госпожа монастырь, и сообщить… – голос его почти сошел на нет.

– Кому?

– Госпоже Лалиевре… Это она описала мне, как выглядит… (после паузы, в которой Нанус, очевидно, никак не мог разобраться с именами, прозвищами и титулами) она… и велела проследить… Так что, когда мы встретились в Самуре, я уже знал ее в лицо.

– Зачем это было нужно твоей хозяйке?

– Не знаю. Она не делилась с нами своими планами… Но ведь у нее же был дар провидения, так? Она предвидела, что мне придется встретиться с госпожой, и сделала так, чтоб я мог ее узнать.

– Хорошо. Ты волен идти.

Дар провидения, как же! Скорее дар плести хитрые и безжалостные интриги. Высокие замыслы, сказал другой комедиант, великие и высокие. И еще он сказал, что Заячья Губа обреталась в кругах, близких к королевской семье. Впрочем, это Эду было известно и без Крокодавла. И то, что знал король, могла знать и старая ведьма – впрочем, в те поры еще молодая… То есть, если Черный Гвидо был не просто самозванцем, а обладал подлинными – пусть и шаткими правами на трон или хотя бы на удел в Нейстрии… скажем, как незаконнорожденный потомок королевского дома…

Знакомо все это. Слишком знакомо. Не так уж редко те, кого клеймят бастардами, обходили в борьбе за власть законных ее наследников, зажиревших от благополучной жизни, отупевших и выродившихся. Разве не из таких был Карл Великий? И сам Эд, и Арнульф Каринтийский. Только они выиграли, а Черный Гвидо – проиграл.

И все же старый душегуб говорил, что Гвидо провозгласил себя законным наследником трона. Это должно было вызывать особую ярость короля Карла – права его наследования неоднократно оспаривались. И тогда – под корень проклятого мятежника! И все семейство его! А где оно, его семейство? И что оно из себя представляло?

«Только не думай, что я расскажу тебе какую-нибудь царскую родословную…»

Тогда зачем тратили свое время, силы и, очевидно, жизни всякие Крокодавлы, Нанусы и прочие горбуны Бернарды – Бог знает, сколько их было, этих служителей высоких и великих планов?

Теперь уже невозможно узнать.

Проклятье, не бывает ничего невозможного!

Вот трижды мелькало в свидетельствах название города Пуатье. Крокодавл упоминал имя графа Пуатье среди любовников Заячьей Губы. Мятеж Черного Гвидо происходил вблизи Пуатье. И колдуном из Пуатье называл Одвина палач. Может быть, какие-то свидетельства сохранились в этом городе?

Но это вряд ли. Если там что-то и было, Карл Лысый перетряхнул весь город до основания, разыскивая слишком опасного для себя наследника. Он не знал – и не узнал, что это – наследница. Узнал бы, может, и успокоился, ведь женщины не наследуют короны.

А может быть, и нет.

Нет, неверный это след. Даже если в Пуатье что-то и знали, даже если король Карл не выжег это знание каленым железом, слишком давно все это было. Со смерти Черного Гвидо прошло почти двадцать лет.

А со дня смерти Одвина – всего четыре года.

Лучше об этом не думать.

Пока.

Выступление было назначено на день святого Симфориона. Это было неотвратимо. И на сей раз не могло быть и речи, чтобы отправиться с ним, теперь этого уже не нужно было ей объяснять, теперь она понимала сама. А ей так хотелось поделиться с ним покоем, осенившим ее душу! Она чувствовала, будто ступила на плот, и все брошенное на оставленном берегу – страшное, грязное. подлое, темное – исчезает, растворяется вдали, а сильное течение неотвратимо влечет ее к другому берегу, ясному, освещенному теплым солнечным сиянием… О том, что течение может перевернуть плот, она не хотела думать. Она – крепкая, она выплывет. А вот он… Бесплодные мечтания. Никогда не знать ему покоя, даже в самую счастливую пору жизни, и весть о будущем сыне наверняка связалась у него с сознанием страшной вины. Впрочем, теперь он допускал, что это может быть дочь, не объясняя, что повлияло на подобное изменение мыслей.

О том страшном, что затеняло их общее прошлое, он не говорил с ней больше, хотя – в этом она не стала себе лгать – не мог об этом не думать. Что делать? Если ее влечет будущее, его каким-то роковым образом притягивает прошлое. И, возможно, он так яростно устремляется в войну именно для того, чтобы забыть… а потом снова узнавать то, что потребуется забыть… Но между ними это теперь не стояло. Их разговоры были обычными разговорами молодой супружеской пары (Господи помилуй! Думала ли она, что они когда-нибудь смогут стать обычной супружеской парой!), ожидающей первенца.

В последний раз, когда он навестил ее в Компьене, она спросила, каким именем он хочет окрестить ребенка.

Он удивился:

– Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Ты говорила – он родится не раньше конца ноября. Я вернусь гораздо раньше этого срока.

– Война может затянуться, а ты – задержаться. И в любом случае имя надо выбрать загодя.