Сергей Чечнёв - Слуга великого князя

Он повел головой сначала налево, потом направо. Так. Куда же идти? Надо вспомнить, как его вел Прошка. Дом один, терема отдельного нет. Стало быть и девичья половина тут же, в общем доме. Сейчас они на втором ярусе. На первом, это уж наверняка, светлица и гридня. На втором жилые клети. Светелка, где они с боярином говорили, у самого входа. Теперь вспоминай: как они из светелки в переднюю вышли, а из передней дальше на полати, там сени разделялись на две части. Они пошли направо, потом обогнули угол, а потом и к Никитиной клети пришли. А если б они пошли налево, там что? И куда дальше сени ведут, если идти направо? Постой! Там, за передней еще одна дверка была, неприметная. А как если она выше ведет? Выше-то еще один ярус. Там-то девичьей половине самое место.

Еще раз бросив взгляд по сторонам, проверяя, нет ли кого, Никита, мягко ступая, направился вдоль сеней туда, откуда привел его Прошка. Толстые дубовые половицы даже не скрипели под мягкой поступью его валенок. Глаза постепенно привыкли к темноте, и хоть в сенях и не было ни одной свечи, он шёл почти уверенно. Обогнул угол, прошел еще вперед. Так, ну вот. Дальше сени разделялись. Налево дверь в прихожую, прямо – снова клети, а справа та самая дверка. Сердце опять забилось чаще. Она? Не она? Надо попробовать. Он, было, сделал шаг вперед, но тут же замер. А что, если там все спят? И Любава, тоже ведь, наверное, спит? Да и где её искать? А как на какую-нибудь мамку нарвусь? То-то будет шуму. И боярин. Узнает, что он ночью в девичью ломился, не на Москву – на живодёрню отправит… Никита попятился назад. А Любава? Что я ей скажу? Здрасьте! Я, мол, Никита, явился среди ночи!..

В одно мгновение вся его решительность куда-то улетучилась. Он слегка поежился – от темноты, от внезапного холода. Почему вдруг стало так холодно, точно сквозняк какой. Никита быстро оглядел сени, остановил взгляд на двери. Так оно и есть, из-под неё сквозило. Чуднó. Откуда ж в доме сквозняки? Двери-то все плотно, вроде, запирают… Нет, хватит! Предательская нерешительность подступила с новой силой. Завтра вставать с петухами. Даже не завтра, а уже сегодня. Надо возвращаться, а там видно будет. Никита потупил глаза и повернулся в обратную сторону. Любава… Любавушка… Мне бы только посмотреть на тебя, хоть одним глазком…

Никита резко обернулся. Нет, не уйдет он отсюда просто так! Будь что будет! Всё равно мне не уснуть. Да и кто меня заметит. Кому кроме меня придет в голову ночью по дому шастать?

К груди подступил комок, Никита сглотнул и выдохнул. Охота пуще неволи, вспомнил он матушкину поговорку. Сделал шаг вперед, потянулся к рукояти… Дверь с тихим скрипом подалась. Никита протиснулся в узкий просвет и очутился на небольшой площадке. От нее вела крутая лестница вверх, а другая уходила вниз. От той, что спускалась вниз, веяло студеным воздухом. Никита поёжился. Что же там, неужели выход на двор? Но долго эта мысль его занимать не стала. Вот, перед ним была лестница в девичью половину. Какая-нибудь дюжина ступенек, и он увидит свою Любавушку. Никита решительно шагнул к лестнице, но не успел он подняться на одну ступеньку, как услышал приглушенные голоса.

Никита замер и машинально прислонился спиной к дубовой стене. Что это? Откуда? Затаив дыхание, он стал вслушиваться. В висках застучало так, что сперва он ничего больше и не слышал. Может – почудилось? Он тихо выдохнул, постарался унять свой страх, прислушался снова. Тишина, наверное почу… Нет, точно – голоса. Снизу, с той самой лестницы, что ведет на двор. Тихие, то и дело сбивающиеся на шепот. Слов не разобрать. Только разные какие-то. Один, вроде, низкий, другой – высокий, точно девичий? Смолкли. Нет, опять заговорили. Кто же это? Кто может так вот, на дворе, у открытой двери, ночью (!) переговариваться?.. Внезапно Никитой овладело любопытство. Любопытство, смешанное со страхом, но совершенно неодолимое. Нет, ему всё-таки надо посмотреть. Ему надо знать, что происходит в этом доме.

Бочком, прижимаясь к стене, Никита спустился на площадку и стал медленно, чуть дыша, опускаться по дубовой лестнице – ступенька за ступенькой, бесшумно, незаметно. В темноте было не разобрать, куда ведет лестница, но когда он прошёл с дюжину ступенек, он увидел, что лестница сворачивает влево. Голоса к этому времени стали чуть громче, но слов по-прежнему было не разобрать. Ясно было одно: говорили между собой мужчина и женщина. Быть может они стояли прямо там, за этим поворотом лестницы, надо только выглянуть за угол бревенчатой кладки. Никита на минуту замер. Двор действительно был уже близко. Морозный воздух становился все злее, забирался за ворот, пробирал до костей. Никита то и дело ёжился. Со двора отблеском, неясной полоской пробивался лунный свет. Никита попытался было выглянуть, но не решился, снова прислонился к стене и замер. Голоса смолкли. Через мгновение со двора донесся хруст снега, ровный, словно под ногами. «Расходятся, – решил Никита. – только вот кто же из них вернется в дом?» Он стал прислушиваться. Лестница внизу чуть слышно заскрипела. Шаги были легкие, быстрые. Никита весь превратился в слух. С лестницы донеслось легкое шуршанье, будто кто-то стал тереть лестницу в такт шагам льняной рогожкой. Женское платье! Так значит, в дом возвращается женщина, а мужчина уходит. Кто же это? Кто устраивает под носом у боярина тайные свидания? Неужели?…

Но Никита не успел толком встрепенуться от этой мысли, как другая перебила её в тот же миг: Да ведь она меня заметит! Не раздумывая, не заботясь о тишине шагов, Никита отпрянул от стены и рванулся вверх. Только бы успеть – на площадку, через дверь, в сени, в свою клеть… Но тут, сквозь учащенное дыхание, сквозь стучащее в висках биение сердца, он услышал истошный крик. Оттуда, с лестницы, ведущей на двор. Крик раненой птицы, крик отчаяния и ужаса, от которого стыла кровь в жилах, крик, который заставил его замереть на месте, а в следующее мгновение броситься назад. Туда, откуда пронзало ночь жуткое стенание.

14 февраля 1446 г.

Село Ховринка близ Радонежа

Его взору предстала ужасная картина. В холодном лунном свете на снегу, почти у самой двери лежал окровавленный человек. Его лицо, растрепанный кафтан, руки – всё было забрызгано кровью. Он жадно хватал ртом морозный воздух, сглатывая маленькие густые облачка пара, едва успевавшие образоваться на выдохе. Рядом с ним на коленях стояла девушка. Лунный отблеск отчетливо высветил её лицо – Любава! Господи, что же это?! Из её глаз, застывших в судороге ужаса и отчаяния, катились слезы. Руки, все в крови, судорожно сжимали правый бок того, кто лежал на снегу, то и дело отрываясь, чтобы коснуться его лица, снова сжимая бок – отчаянно, исступленно, не в силах справиться с брызжущей кровью, которая бурыми пятнышками усеяла подол и пояс её платья. Никита заметил лужу под лежащим телом – темно-красное пятно росло на глазах. Любава сбивчиво полушептала-полукричала, пытаясь погладить лицо мужчины, нежно, осторожно: «Завидушка, любимый, потерпи! Кто-нибудь, помогите! Ну, помогите же! Завидушка, свет мой ясный, не уходи! Потерпи еще чуть-чуть!..»