А. Сахаров (редактор) - Петр Великий (Том 2)

Шакловитый почти не принимал участия в разговоре и только угодливо всем поддакивал.

Один из помещиков, перебирая пальцами бороду, подробно рассказывал князю о дворянских нуждах.

– Ты как мыслишь, Иван Андреевич, – спросил он, передохнув после непривычно долгой речи, – господари мы ныне а либо звания сего на Руси боле не стало?

– Знамо, господари!

Помещик с каким-то непонятным злорадством, точно издеваясь над самим собой, захихикал.

– Не господари мы, а бобыли! Нешто крестьяне нынче наши, как допрежь были? Ныне что ни день, то новый указ о смердах! Сбег крестьянин – и конец: ищи-свищи, печалуйся лесу да дороге широкой. – Он обиженно вздохнул и, с глубокой верой в свою правоту, закончил: – Вот что потребно, Иван Андреевич: крестьян не к земле держать в крепости, но к помещику. Точию в те поры будем мы истинными господарями, как положено Богом от века.

Выслушав внимательно гостей, Хованский предложил Шакловитому тут же составить челобитную.

Фёдор Леонтьевич скребнул ногтями по срезанному своему подбородку, постучал пальцем по бородавкам и слезливо захлопал глазами:

– Великая честь мне под твой подсказ челобитную стряпать, да никак не можно. – Он вытянул кисть правой руки и слабо шевельнул пальцами. – Никак не можно. Третий день персты словно бы мёртвые.

Князь ядовито прищурился:

– А ты пёрышко в другую длань приладь. Авось не вывалится. – И обдал таким уничтожающим взглядом дьяка, что тот немедля приступил к писанию челобитной.

– Так, так… – одобрительно покачивали головами помещики, следя за рукой Шакловитого – Отменно, Леонтьевич!

Дьяк тщательно выводил.

«..Разбежались крестьяне, а мы от тех беглых крестьян многие разорились без остатку…»

– Так… воистину так… Разор, как есть разор… Поля лежат впусте…

С непривычки левая рука дьяка занемела, буквы расплывались, складываясь в кривые, пьяные строчки.

– Нешто попытаться в одесную перо перекинуть? – почесал он кадык. – Авось одолею.

И под общий хохоток взял перо в правую руку.

Окончив письмо, Фёдор Леонтьевич встал и с расстановкою отчеканил:

«…А нам за службами и за разорением о тех беглых крестьянах для проведыванья в дальние города ехать невмочь…»

– Так ли я прописал?

– Так, так, Леонтьевич. Великий умелец ты в письменности.

Польщённый дьяк не без удовольствия продолжал:

«…А в прошлых годех при отце вашем государевы посланы были сыщики о тех беглых крестьянех во все Понизовые и Украинные городы; и в то время те сыщики беглых наших людей и крестьян сыскивали и отдачи им чинили, и пожилые деньги правили и наддаточные крестьяне имали. И по указу брата вашего царя Феодора Алексеевича посланы указные статьи во все городы о беглых крестьянех, а про наддаточные крестьяне в том указе отставлено, и воеводы в тех городах и Украинных городов помещики и вотчинники, проведав про тое статью, что наддаточных крестьян имать не велено, и тех их беглых крестьян принимают и держат за собою бесстрашно. И великие государи пожаловали бы нас, велели свой милостивый указ учинить, послать сыщиков во все Украинные и Понизовые городы, и за кем те беглые люди и крестьяне объявятся, выслать их за поруками к Москве, с теми нашими людьми и крестьяны.»

Во всё время чтения Иван Андреевич сидел понурясь и думал крепкую думу.

Ещё со дня первого стрелецкоге бунта ему, жадному до власти, пришла в голову шальная мысль: сесть выше Милославских Вначале он сам испугался своей затеи, но с каждым днём всё больше настраивал себя и проникался верой в удачу Всю надежду он возлагал на стрельцов. Однако же с тех пор. как они изменили раскольникам, он понял, что рассчитывать только на них нельзя, и поэтому решил привлечь на свою сторону среднее дворянство. «Кто-нибудь авось да вывезет, – рассуждал он, молитвенно устремляя глаза на иконы – Не стрельцы, так дворяне. Лишь бы Ивана Михайловича ко времени одолеть, а там все само собой сотворится».

Когда же челобитную прочли, князь снова струсил. Перекрестясь, он ласково взял дьяка за руку.

– А почал – и кончай, Леонтьевич. Горазд ты в делах сих. Подай самолично челобитную государям.

Князь так униженно просил, что Шакловитый вынужден был сдаться и взять на себя подачу челобитной.

По уговору с помещиками. Фёдор Леонтьевич должен был добиться отмены указа 1681 года, предписывавшего взыскивать с приёмщика десять рублей за год на каждого беглого, и восстановления указа 1664 года, которым положено принимателю за каждого принятого беглого крестьянина платиться своими четырьмя крестьянами в придачу к беглому.

Гости садились за вечерю, когда дворецкий глазами вызвал князя из трапезной.

– Стрельцы пожаловали. – шепнул Иван, показывая рукою на дальний терем. – Я их эвона где схоронил.

Хованский быстрым шагом направился к незваным гостям. «Уж нет ли в хороминах языка серед холопей? Уж не проведали ль они про якшанья мои со дворяны?» – зацарапалось беспокойно в мозгу.

– Чада мои! – бросился он с распростёртыми объятьями к Кузьме Черемному – Спаси вас Бог, что не позабываете меня, старика!

Он облобызался с выборными и пригласил их сесть.

– Пожаловали бы в трапезную, да одолели меня нынче вороги лютые… Не обессудьте, ужо вдругорядь попируем.

Стрельцы с любопытством прислушались.

«Сказать иль не сказывать? – гадал Хованский. – Прознали аль не прознали от подслуха, кто ныне у меня гостюет? А, да ладно, скажу!» – И злобно сплюнул.

– Гости у меня непрошенные! Все хоромины своими глаголами опоганили. С челобитной, вишь, прискакали, чтоб дозволено было им, проваленным, крестьянина да дворового человека до остатнего края сковтнуть! – И страдальчески заломил руки. – А всё кто? Всё Шакловитый! То он с Иваном Михайловичем Милославским строит козни противу убогих!

Выборные встали и низко поклонились хозяину.

– Не тужи, батюшка. Всё образуется. Пущай лукавят, покель не отведали нашего кулака. Прощай.

Но князь настоял, чтобы гости сейчас же рассказали о нужде, с которой пришли к нему.

– Да деньги взыскать с жён и детей убитых бояр… Досель не все поотдавали.

Князь вызвал жившего у него в усадьбе дьячка.

– Пиши приказ: держать-де на правеже семейства бояр убиенных, покель не отдадут уворованное добро стрелецкое!

Тепло простившись с выборными, Иван Андреевич вернулся в трапезную.

– Ужо не взыщите, гостюшки дорогие! Все дела государственности одолевают Покажите милость, пожалуйте отвечерять чем Бог послал! – И, трижды перекрестясь, первый, чванно надувшись, опустился на резное кресло.

Шакловитый поцеловал край платья царевны, поднявшись с колен, отвесил ближним глубокий поклон и снова упал в ноги Софье.