Людмила Кулагина - Память

– Во девка! Огонь! – воскликнул Богдан, – Да за такой хоть куда пойдёшь, отца родного продашь!

Парни выскочили из хаты, перемахнули через плетень. Маринка прошмыгнула мимо разинувшего от удивления рот отца.

– Я не вернусь, батька! Не поминайте лихом! – крикнула Марина, запрыгивая в повозку на ходу. Парни подхватили её, и повозка понеслась, а вслед ещё долго неслись проклятья Марининого отца, который пытался догнать телегу, да подбадривающие крики подростка Пашки: «Давай, Маринка, молодец!»

– Вернётся, – тихо напророчила бабушка, поглаживая ствол ореха. – Ещё вернётся.

16. Перемирие.

Якуб и Стах плелись по дороге. Они потеряли счёт дням и часам, спали то в стоге сена, то в чьём-то сарае. Еду воровали или выкапывали остатки овощей на убранных полях. Одежда порвалась и испачкалась, волосы и бороды отрасли, оба кашляли. Рваная обувь не просыхала. Появлялись мысли сдаться русским или австрийцам, сил уже не было, и не понятно было, куда нужно идти.

Смеркалось. Поляки искали стог сена, чтобы отдохнуть. Увидели в поле группу людей, сидящих у костра. Ночь была холодной, шёл снег. Стах и Якуб решили подойти попросить еды. Риск умереть от голода и холода был больше, чем риск быть схваченными или убитыми.

– Вечер добрый, братья, – осторожно начал Стах.

– Здорово, коль не шутите, – ответили мужики, сидевшие у костра, одетые в солдатские шинели русской армии, но без оружия.

– Позвольте погреться у костра, – еле шевеля замёрзшими губами, произнёс Якуб.

– Садитесь, места в поле много, – пошутили мужики.

Якуб и Стах уселись у костра. Солдаты с недоумением их рассматривали. Штаны и сапоги солдатские, рубахи и зипуны крестьянские. Заросшие, оборванные, грязные.

– Откуда и куда путь держите, – спросил рыжий мужик, сидевший рядом со Стахом.

Стах и Якуб переглянулись, не зная, что говорить. Надоело бежать куда-то, врать всем, скрываться, и Стах решился.

– Сбежали мы из-под ареста, – откровенно признался он. – Теперь не знаем куда податься. Русские опять закуют или расстреляют за то, что сбежали, а австрияки расстреляют за то, что в русской армии служили. Вот и не знаем, куда нам теперь деться, везде мы преступники.

– А что такого натворили? За что арестовали вас? – поинтересовался рыжий.

– Стрелять отказались. Слух прошёл, что земляков, родичей наших австрияки в армию завербовали. В своих стрелять мы не захотели, – объяснил Стах.

– Если захотите нас сдать под стражу, мы сопротивляться не будем, – обречённо вздохнув, сказал Якуб.– Устали мы в бегах быть.

Солдаты переглянулись.

– И долго вы уже в бегах? – спросил усатый солдат с трубкой.

– Третий месяц, примерно. Со счёта уже сбились, – объяснил Якуб.

– Да уж, долгонько. Как медведи в лесу живёте, ничего не видите, ничего не знаете. Идите уже домой, хватит болтаться по свету. – Проговорил пожилой мужчина с лысиной.

– Как же мы вернёмся? Мы же с Польши. Там линия фронта. Мы пробовали, не пройти там. Прожектора даже ночью светят то и дело. Стреляют и те, и эти, – безрадостно сказал Якуб.

– Да не стреляет уже никто. Перемирие объявили, – весело объявил рыжий.

– Перемирие? – не поверил Стах.

– Русские с немцами, венграми и австрийцами переговоры ведут, – подтвердил рыжий.

– А УНР запротивилась , с Антантой хочет договориться сама, – пояснил лысый.

– Кто запротивился? – не понял Стах.

– Ну, вы совсем медведями стали. Правительство сменилось. Временное правительство свергли, теперь мы от России отделились и создали Украинскую народную республику, – объяснил лысый.

– И кто теперь правит? – не мог прийти в себя Стах.

– В России совет народных депутатов, а у нас Центральная Рада, – серьёзно, как учитель, рассказывал Лысый.

– А вы, значит, сейчас не воюете? – спросил Якуб.

–Там такие дела разворачиваются! – увлечённо перехватил инициативу Рыжий. – Наш главнокомандующий Петлюра ихнему, русскому главнокомандующему позвонил и прямо так и говорит: «Не подчиняется теперя Украина вашей ставке! У нас теперя своя жизнь, а у вас – своя!». Нету теперь Румынского и Юго-западного фронта, а есть самостоятельный Украинский фронт! И генерал у настеперя свой! Щербачёв его фамилия!

– Так Щербачёв Румынским фронтом раньше командовал, – не поверил Стах.

– А теперь всей Украинской армией. И русским он не подчиняется, а подчиняется Центральной Раде.

– Ну, и чему ты радуешься, дурень, – остановил его Лысый.

– Так как же, Украина теперь ни под кем не ходит, сама по себе теперь, – обиделся Рыжий.

– Русские о мире договариваются, а Рада нас хочет заставить воевать дальше. Ты домой хочешь или нет? – спросил Рыжего пожилой солдат.

– Хочу.

– Так что толку в свободной Украине, если всё равно на войне сдохнем. По мне, так без разницы, кто главный, важнее, чтоб домой отпустили.

– Вот, опять за своё. Люди вас о деле спрашивают, а вы снова ругаетесь, – сказал, молчавший до сих пор, угрюмый бородатый мужик с курчавыми чёрными волосами и лохматыми бровями. –Сейчас все стремятся скорее по домам разойтись, а Рада мешает прекращению войны. Солдаты прямо с оружием в руках домой уходят, – умный бородач подробно так всё по полочкам разложил, что даже Стах с Якубом поверили.

– Значит, нас теперь никто не схватит? – не мог поверить такому счастью Стах.

– И воевать не придётся больше? –Якуб забыл и про голод и про мороз, бросился обниматься на радостях со всеми мужиками.

– Похлёбку будешь? – оттолкнул, совсем обезумевшего от радости, Якуба Бородатый.

При виде похлёбки разум вернулся к Якубу вместе с чувством голода, он схватил предложенные миску и ложку и забыл про всё, и про войну, и про холод.

Переночевали у костра, а утром Стах и Якуб, расспросив мужиков, как лучше им идти, отправились в путь, впервые за несколько месяцев радостные и спокойные, с надеждой на счастье.

17. Надежда на счастье.

Я опять проснулась ночью, хоть и устала смертельно. Работала вес день без роздыху, вечером упала в постель и мгновенно уснула, а сейчас, посреди ночи проснулась, и не спится больше. Полежала, надеясь, что усну, но сон не шёл. Встала, тихонько оделась, вышла во двор.

Всё, вроде, у меня хорошо: работаю, еды здесь на всех хватает. До весны доживу, а там и домой можно будет вернуться, если линия фронта сдвинется. Можно будет, наконец, вырастить урожай и без голода пережить следующую зиму дома. А потом? Потом опять тожесамое: надежда на урожай, длинная зима. Зима почему-то всегда кажется длинной. Соскучилась по дому, поэтому, наверное, не спится. И вдруг, защемило сердце, как представила, что уйду отсюда и больше никогда не вернусь. Прижалась к огромному тёплому стволу ореха, с силой обхватила его руками, будто оторвать кто меня хочет.