Александр Щербаков - След в след

– Вон, напротив, – и кивком головы указал направление. – Да иди смелее, не заблудишься, – донеслось в спину.

Пройти к тому месту оказалось невозможным; двое сцепились всерьёз. Зеки плотным кольцом обступили их – не пройти. Было видно, что оба рослые, неуступчивые, когда-то в плечах гуляла сила залихватская, у кого-то больше, у кого-то меньше. Они, как борцы, давили друг дружку, пытаясь дотянуться до горла. В бараке холодно, а со лба обоих катит пот градом. Из груди каждого вырывалось со свистом тяжёлое дыхание. Прибывший с этапа зек начинал сдавать. Он хоть и был моложе, и казался гибче, да вот в жилах и духом выходило, был пожиже.

Разозлившись уже до припадочного состояния, с перекошенным от бессильной злобы лицом, молодой на секунду смог податься назад, а отскочив, изловчился завести руку за спину и затем, не мешкая, в ту же секунду вдруг выдернул её вперёд. В руке у зека заиграла тонкая чёрная пика.

Толпа, подвластная инстинктам, отступила на полшага. Как умудрился урка, после стольких обысков, утаить от вездесущих лап надзирателей холодное оружие!?

Хищническая гримаса исказила бескровное лицо парня. Заключённый, что постарше, видимо, был готов к такому повороту поединка. Он отпрянул, схватил лавку, прислонённую к нарам, и одним рывком опустил её на голову молодого. Тот хоть и выставил руки над собой, и сжаться успел, да удар вышел сильный, а потому болезненный. Часть лавки косым углом зацепила голову. Молодой охнул, кое-кто из наблюдавших успел поймать его замутнённый взгляд: взгляд подраненного зверя, именно таким взглядом зверь прощается с миром. Заметил этот взгляд и Огородников. Его нисколько не удивило, что за всем происходящим заключённые наблюдали молча, а некоторые с озлобленным отчуждением. В лагере подобными разборками никого не удивишь.

Лоб и вся левая часть лица молодого зека обагрилась кровью, выглядел он ужасно. Неожиданно выступил вперёд, как бы прикрывая собой молодого товарища, другой заключённый, тоже из нового этапа. Вот здесь уже никаких сомнений не оставалось: урки хотели показать своё превосходство на новом месте. Заодно зарекомендовать себя перед признанными на зоне блатными, так сказать, без проволочек влиться в ряды «махровых»*.

– Ты чё, фраер*. а-а? Ты чё-ё, гнида порхатая? – негромко зашелестел тот толстыми искривлёнными губами, изогнувшись подобно змее перед броском. – Да я же тебя сейчас на куски покромсаю. на ремешки пущу, лопырёк гнойный.

В руке у него тоже появился нож – увесистый, явно ручной работы: тот, кто его делал, разбирался в холодном оружии. Он принял решительный вид и выставил немного вперёд руку с ножом. Между тем молодой урка отступил в сторону: кровь забрызгала лицо, он пошатывался, болезненно морщился, но при этом хитро подкрадывался сбоку, готовый в любое мгновение полоснуть воздух длинным шилом… И ткнёт ведь!..

Такой расклад для мужика, к которому с каждой секундой Огородников испытывал всё большую симпатию, становился явно опасным – зарежут…

Не осмысливая собственные действия, Огородников вышел в круг, как бы обозначая своё участие в драке. Урка в тёмном свитере расценил это по-своему, осклабился:

– А?!! так у нас тут семейные! друг за дружку впрягаются!

В глубине барака, где сидели блатные, возникло движение. Огородников только и успел подумать: «Если сейчас этого не свалю сразу, просто раздавят массой!..»

Однако в облегчение своё услышал совсем не воинствующий голос:

– Эй, каторжане, вы что там за толковище устроили да при честном народе?

В их сторону двигался вразвалочку, разгребая длинными худыми ручищами плотное кольцо зеков, местный блатарь. Расхлябанная походка выдавала кастовую принадлежность. Так ходят по зоне только урки. Все расступались безмолвно. Тонкая шея с остро выпирающим кадыком, покатые худые плечи, пугающая даже под телогрейкой телесная субтильность арестанта вызывали не просто подсознательное отторжение, вселяли исподний неконтролируемый страх. В довершение всего длинное тело имело большую гладковыбритую голову, сильно напоминающую голову рептилии. Увидев нож в руке этапника, он напрягся.

– У нас вообще-то сначала предъяву* кидают, а потом за ножи хватаются. Дай сюда.

Нож скользнул в широкую ладонь худого урки. Неожиданно его позвали:

– Череп, шо там происходит? Разобрался!? Если непонятки, тащи вакла-ка* сюды!

– Я такой же вор, как и ты, – негромко сказал урка с этапа, разглядывая почти в упор Черепа. – А за пику взялся потому, что ерепенистых не люблю. Объясниться могу на раз-два.

Череп плавно перевёл выпуклые глаза с финки на лица заключённых, потом на урку.

– Как кличут и откуда?

– Крюк! Сам уральский, перекинули с Ангарлага.

– А шо к нам не поканал* сразу?

– Пока порчаков* пригрел, тока разобрались, они ввалили.

Урки перекидывались фразами так, словно находились в бараке одни, некоторые покидали ряды любопытствующих, а что в гляделки играть: ворон ворону глаз не выклюет! Эти всегда между собой договорятся! Череп думал пару минут.

– Пошли, побазарим*. У нас есть свой красный уголок, – хохотнул отрывисто Череп. – А дружка твоего пусть перевяжут. И чтобы тут без кипиша всё было.

Они удалились к дальней стене барака – широкая ширма огородила их от любопытствующих глаз.

Парня с разбитой головой подхватили дружки с того же этапа, увели в тёмный угол барака. Толпа схлынула окончательно, о них совсем забыли, и оба перевели дух. Мужчина был чуть выше среднего роста, сорока-сорока пяти лет, с волевым резко сложенным лицом, серыми воспалёнными глазами.

Он устало смотрел на Огородникова:

– Я должен сказать спасибо? Вот говорю – спасибо! На зоне редкий случай, чтоб кто-нибудь вписался за тебя. Николишин Степан Степанович! Бугор четвёртой бригады!

– Огородников Сашка. Подскажи – фронтовики здесь есть?

Тут дежурный подал сигнал на построение. Сборы в столовую для заключённых – святое. Они выходили из барака в общем людском потоке.

– А ты что фронтовик? – в голосе Николишина проявилась серьёзная доля сомнения.

– Ну да. С сорок третьего до сорок пятого. В пехотной части. Демобилизован с Берлинской комендатуры.

Николишин вновь, с какой-то упрямой придирчивостью, ожёг недоверчивым взглядом фигуру Огородникова, посмотрел в лицо, в глаза – сомнения не стронулись в его душе:

– Не подумал бы. Я, вообще, как увидел тебя рядом, подумал – из них, только поавторитетнее, и за понятия встать решил. Фронтовик, значит. Есть у нас тут фронтовики. Опосля познакомлю.

Шеренги обрели стройность: сотни пар ног, обутые кто во что горазд, дружным топотом столкнули тишину в глухие задворки лагеря.

К вечерней поверке Огородников выяснил: фронтовики, в отличие от предыдущего лагпункта, в этом держались разрозненно. Очевидно, по причине того, что в основном здесь были окруженцы, успевшие в первый год войны побывать в немецком плену да потом либо сбежавшие, либо освобождённые. Ещё было много переметнувшихся на сторону немцев.