Николай Струтинский - На берегах Горыни и Случи

— Правильно! — согласились все.

— Тогда — бегом! — отец первым устремился к кустам.

На опушке залегли цепью. День угасал, а полицейские не показывались. Но вот по дороге протарахтела пароконная телега, покрытая одеялом. За ней следовал староста села и дочь кулака из Гачана, видимо, любовница убитого полицейского.

— Этих не трогать! — предостерёг отец. — Вслед за ними пойдут шуцманы, вот и ударим.

Но полицейские не появлялись. Позднее мы узнали: после того как пулемёт Жоржа рассеял их, они в панике разбежались и ночью поодиночке пробирались в Межиричи. Вот почему мы не дождались их.

Среди населения быстро распространился слух о стычке партизан с карателями. Называли большое количество убитых полицейских, говорили о «крупном партизанском отряде», даже не подозревая, что он состоял всего лишь из четырёх человек. Один уверял, будто он сам видел партизанские пушки и бронемашины.

— Ох, и силища! — качал головой. Крестьяне ликовали:

— По заслугам получили лакеи, шкуры продажные!…

После боя семья Никифора Янчука покинула родной хутор и переселилась к нам в землянку.

Однажды, присев у костра поближе к отцу, Никифор Яковлевич спросил:

— Как нам быть дальше, Владимир Степанович? У Саши здоровье сдаёт, болит нога, ходит он с трудом, да и женщинам не легко. Мы только вас сковываем.

— Куда же вы денетесь? — не сразу уловил отец смысл вопроса.

— Перейдём к родственникам. Вам развяжем руки и ребёнка спасём.

Решение Янчука в той обстановке было разумным. Но меня огорчало то, что должна уйти Тамара. И я просил её остаться с нами.

Девушка посмотрела на отца и мать, увидела на их лицах растерянность и своим ответом успокоила родителей:

— Каково им будет без меня?… Пойду. Вот когда устроимся на новом месте, может, вернусь.

Больше я не настаивал. Весь вечер мы провели с Тамарой наедине, мечтая о будущем… Кончится война, пойдём учиться, будем работать… Какая заманчивая перспектива вставала перед нами!…

Глубокой ночью сердечно прощались две семьи.

— Оружие можно взять с собой? — спросил Никифор Яковлевич.

— Сам об этом подумал, — отозвался отец. — Обе винтовки ваши, а вот ещё револьвер и патроны.

Жорж и я проводили Янчуков до хутора Каменки и там простились.

— Коля! — позвала меня Тамара.

Я подошёл. Мы стояли друг против друга.

— Мне тяжело будет без тебя, — сквозь слёзы вымолвила Тамара. — Кругом враги, а мы одинокие… Но я верю, Коля, разлучаемся ненадолго… Будь счастлив! Уже светает…

Девушка догнала родителей и, оглянувшись, помахала косынкой. Когда её стройная фигурка скрылась за поворотом, я вернулся к ожидавшему меня брату. Шли молча. Жорж без слов понимал моё состояние…

Гортат, с которым мы через день связались, сообщил о сосредоточении войск в Межиричах.

На велосипеде я поехал к возвышенности, с которой можно было рассмотреть местность.

По двум дорогам — на Невирково и Людвиполь — двигались автомашины, пушки, мотоциклисты.

Рассказав об этом отцу, я предположил:

— Наверное, готовятся к облаве.

— Ничего, успеем уйти, — успокоил отец.

На рассвете нам стало известно, что в нескольких километрах от леса гитлеровцы устанавливают артиллерию, налаживают полевую связь. Они окружали Межиричский, Казённый, Невирковский и Липенский лесные массивы.

Сквозь заросли к нам пробрался младший брат Василий. Он сказал, что в Буде обосновался штаб фашистского гарнизона. Гитлеровцы окружили дом и схватили маму, Володю и Катю.

— Их повели в штаб, — дрожащим голосом говорил Вася, — а я убежал.

Побледневший отец заметался по полянке. Настроение у всех испортилось. Как же теперь? Мучали догадки: что сделают с мамой, с детьми? Неужели их, — даже страшно подумать, — расстреляют?

— Рано панику подымать, — упрекнул нас отец, — о жизни думать надо. Вон, видите, среди поля островок? — указал он рукой на молодой кустарник среди вспаханного поля. — Там небольшая впадина, если доберёмся туда незамеченными, считайте — мы вне опасности, и тогда освободим наших.

И вот мы на зелёном островке.

— Видите, — радовался отец, — жить нам суждено!

До поздней ночи каратели прочёсывали лесные кварталы. До нас доносились выстрелы, разрывы гранат. И всё это делалось впустую, для острастки.

Не обнаружив нашу группу, обозлённые гитлеровцы учинили допрос матери.

— Где твой муж? — кричал полковник.

— Ушёл на заработки.

— Когда?

— Месяц назад.

— Когда вернётся домой?

— Скоро, сама жду не дождусь…

— Ты в этом уверена, что скоро вернётся?

— Надеюсь!…

Фашист нервничал, у него заиграли желваки. Но он старался владеть собой: что, если женщина говорит правду?

— А где старшие сыновья?

— Один ушёл вместе с мужем, — тихо ответила мать, — а двое схвачены вашими властями и…

— И что?

— Расстреляны… — всхлипнула мать.

— Сказки плетёшь, старуха!

— Клянусь, их нет в живых!

— Не хитри! Советую тебе передать сыновьям и мужу — пусть немедленно возвращаются домой, их никто не тронет. Слышишь? Если же сами найдём, тогда пусть не ждут пощады!

— Спасибо, господин офицер, за добрые слова.

Полковник поднялся со стула, закурил сигарету.

— Если поступишь, как я советую, всю жизнь будешь благодарна мне. Ясно?

— Как же, ясно…

— Иди домой!

Расчёт фашиста был прост: временно отпустить женщину, а когда к ней явится муж и старшие сыновья, схватить их.

— Благодарю вас, добрый офицер! — притворялась мать. — Вы угадали: муж боится и, как я теперь вижу, напрасно. Не сегодня-завтра приду к вам вместе с ним, он ни в чём не виновен, сами в этом убедитесь.

— Вот так бы давно!

Марфу Ильиничну и Катю отпустили.

В сарае гестаповцы допрашивали Володю. Ему приказали раздеться; били плётками, но он не проронил ни слова. Только изредка его тело вздрагивало от боли.

— Одевайся, мерзавец! — приказал фашист. — Сейчас мы с тобой покончим!

Володю поставили в угол сарая, лицом к стенке.

— В последний раз спрашиваю: где отец и братья? Говори!

Володя молчал. Раздался выстрел. Пуля впилась в стенку над головой мальчика. Володя оцепенел от страха… Снова выстрел. Опять мимо.

— Говори, гадёныш! — шипел гитлеровец. — Где они? Мальчика повернули лицом к истязателям.

В этот момент в сарай заглянул полковник.

— Иди сюда! — позвал он Володю. Володя подошёл к гитлеровцу.

— Марш домой. Ну! Раз-два! Шнель!

Ночью пришёл Зигмунд Гальчук. Он сказал Марфе Ильиничне, что Вася прячется у него. Все остальные тоже в безопасности.

— Зигмунд, — попросила мать, — возьми с собой Володю. Он рослый мальчик, немцы могут его схватить. Я боюсь за него.

— Хорошо, -согласился Гальчук.