Алексей Сурилов - Адмирал Де Рибас

Слова канцлера покрыл звон бокалов. Улыбки и теплые рукопожатия. Генералы и офицеры поздравляли Осипа Михайловича с похвалой и отличием. Лишь один человек сидел молча, плотно сжав тонкие губы. Это был граф Ростопчин.

Безбородко отбыл в Петербург.

22 марта Суворов поздравил Осипа Михайловича с высокой наградой – орденом Александра Невского.

Утром следующего дня де-Рибасу предстоял выезд в Хаджибей. Анкуца об этом уже знала, поэтому ходила чернее тучи. Боярин Игнат Кодэу на обед не выходил. Де-Рибас в этот день на службе не был. Вместе с Микешкой он паковал все, что предполагалось взять в дальнюю дорогу.

После обеда Анкуца пришла в комнату де-Рибаса. Микешке Осип Михайлович приказал отправиться на конюшню и заняться лошадьми.

– Хозе, – тихо сказала она. – Хозе, что я должна делать?

– Дорогая, ты ведь знаешь, что я не господин себе. Военная служба повелевает мне сниматься и выступать дальше, куда прикажут по службе.

– Хозе, милый Хозе, я не представляю жизнь без тебя. Все время, что ты здесь, я или ждала тебя или была у тебя. После твоего отъезда вокруг будет пустота и тоска без конца и края, без надежды и утешения. Возможно нам не дано более в этой жизни встретиться. У меня будет ребенок и отец его, как ты догадывается, не боярин Игнат.

Де-Рибас молчал.

– Хозе, я буду счастлива получить от тебя хоть маленькую весточку. Первое время я должна знать, где ты. Я не выспрашивала о твоей жизни, о твоей службе. Я даже не знаю, женат ли ты. Я довольствовалась тем, что любила тебя без памяти, мой Хозе. Мне достаточно было того, что соединяло нас, но я жила все дни в каком-то совершенно необыкновенном мире, в мире прекрасного, удивительно необыкновенного, мне казалось, что этот мир будет для меня так долго, как буду я. И вот я уже вижу конец моему счастью, впереди пустота и тоска. Для меня все кончено.

Они провели вместе весь конец дня и всю ночь. Они любили друг друга и страдали от той между ними неразделенности, которая уже стучалась в их жизнь.

Утром де-Рибас и Микешка были уже в седле. Анкуца стояла у окна, провожая их долгим, полным безграничного страдания взглядом.

Чего только не было у боярина Кодэу: и табуны коней, разжиревших на воле, и стада круторогих волов, ленивых коров, упрямых баранов и покорных овечек с сальными курдюками величиною каждый с ведро. На ярмарки боярин Кодэу выгонял сотни голов скота и увозил торбы червонцев. Коней в боярских табунах австрийские ремонтеры предпочитали лучшим арабским скакунам. Гнедые, вороные, буланые – они чудно ходили под седлом и в упряжках. Правоверные мусульмане, однако, в упряжки их не ставили, поскольку на лошадях, как известно, они ездили только верхом, а возы и пушки у них тащили волы. Лошадей из табунов боярина Кодэу знали пражские, венские и будапештские извозчики, а также цесарская служба почтовых сообщений и все люди, имевшие обыкновение по разным надобностям ездить на дилижансах. Однажды молдавской державы господарь отправил в Стамбул посла кланяться султану о продлении ему княжения еще на три года. Долго посол обивал пороги сераля, но к падишаху его не пускали. Тогда он написал господарю такое письмо: «Покорнейше прошу вашу светлость прислать великому визирю десяток жеребцов из завода боярина Кодэу, авось мое дело скорее довезут до султана».

Тотчас в вотчину боярина Игната Кодэу поскакали гонцы, выбрали там белых как снег аргамаков и погнали к Босфору. Вскоре то, что не могла сделать в Стамбуле,) одна голова хитроумного посла, сделали десять лошадиных голов – срок княжения был продлен!

Лошади в имении боярина Игната славились потому, что там было сена по колено и пойла по стойло. Да, изобильна растительностью и травою земля во владениях боярина Игната. А чего только не было в его доме: и шелка из арабского востока, и мягкая рухлядь из Московии, и достойные удивления чарки итальянской работы, в которых искрилось и шипело вино не только красное, но и розовое и даже белое. Один верный человек уверял, что достаточно выпить жбан такого вина, чтоб ноги пошли сами танцевать и выбивали лихого трепака с вечера до утра, а может и дольше.

Боярин Игнат был немолод, но и не такой уж ветхий. О первом свидетельствовало то, что на святого Игната ему перевалило за восемьдесят, а о втором – недавняя женитьба боярина на дочери внука его покойного приятеля. Это знаменательное бракосочетание случилось во время постоя русских войск в боярском имении. Был пир на весь мир. Рекою лилась славная горилка, по-молдавски – цуйка, и каждый из приглашенных на этот банкет мог съесть, что хотел и сколько мог. Одновременно боярин Игнат составил завещание, отписав все свое владение молодой жене. По этой причине его сыновья и дочка, внуки и правнуки поехали в Петербург к самой царице с жалобой на отцовские и дедовские дурости. Царица, несмотря, что у нее было других дел невпроворот, выслушала их и написала в молдавский диван такой указ: «Старцам, достигшим столь преклонного возраста, в России я вступать в брак воспрещаю, поелику сие положено для приумножения рода человеческого, чего от достигших оного возраста надеяться весьма отчаянно. Сие достойно быть в примерность и в молдавском княжестве. Что же до боярина Игната Кодэу, то коль церковь уже освятила его супружество – пущай он в том супружестве пребывает. Екатерина».

Коль зашел разговор о приумножении рода человеческого, то боярыня Анкуца опровергла царское предположение. Перед Водосвятием она родила сына Матееша. Мальчик был всем на удивление крупный и крепкий. Материнскую грудь он взял сразу и тянул, пока молоко не пошло носом. Матееш был рожден под знаком покровителя воинов – Марса. Гороскоп предсказывал ему жизнь весьма полную опасностей и напряженной борьбы, жизнь продолжительную и славную. Отметим, что краса боярыни Анкуцы была известна не только в Верхней, но и в Нижней Молдове. Станом она была стройна как березка, лицом нежна как лилия, голосом певуча как серебряный колокольчик. Многие молодцы по ней сохли, но боярыня Анкуца была холодна и каждому встречному недоступна. Она жила в довольстве, однако изводила себя тоской. При виде Матееша сердце ее наполнялось нежностью, и вся она погружалась в сладостные воспоминания о бравом красавце – генерале. Оттого, что генерал был ныне за тридевять земель, боярыню Анкуцу не радовали ни тонкие шелка, ни золотистые переливы венецианского бархата, ни лучезарный блеск бриллиантов, ни чудные башмаки заморской работы. Лишь воспоминания о сиянии золотых эполет и звоне шпор оживляли ее печальные очи.

Наступали сумерки, и в имении Игната Кодэу спускали собак, крепко заколачивали ворота, двери и ставни, тушили свечи, после чего все, за исключением боярских сторожей и псов, погружались в крепкий сон. В такое время есаул Федир Черненко со своим загоном подъехал к имению боярина Игната Кодэу. Он был наслышан о боярских сокровишах и тиранствах, что боярин Кодэу учинял своим подданным. На боярском подворье ни одна собака не смела лаять на знаменитого казачьего атамана и его славное товарыство. Самый зловредный пес по прозвищу Рваное ухо не мог равнодушно глядеть на происходящее, забился с испугу в собачью конуру, подавился там злостью и околел. Рябая сучка Альма по всегдашнему обыкновению чтоб задобрить тех, кто в силе, в этом случае принялась вилять хвостом и, приседая, поскуливать от счастья.