Александр Игумнов - Осколки памяти

После долгой и морозной зимы я с женой Любой и дочуркой Мариной наконец-то вырвался из ледяного плена Севера. «Дикарями» мы рванули на черноморское побережье Абхазии. Галлюцинации начались на экскурсии. Автобус, натруженно урча, тяжело поднимался в горы. Проехали крутой, опасный поворот дороги над пропастью. Меня словно током стукнуло: где-то такое я уже видел. Потом был водопад «Девичьи слезы», слабая рябь водной поверхности Голубого озера и сверкающие в солнечных лучах волны озера Рица. Вокруг отдыхающие восхищались красочным пейзажем горной жемчужины Кавказа. Дочка, капризно поджав губки, настойчиво требовала прокатить её на лодке, жена теребила за локоть, показывая какие-то сувенирные безделушки, а меня не покидало чувство недовольства собой, и я лишь рассеянно кивал головой в ответ моим милым дамам.

Я ждал пробуждения, знал, что где-то рядом та «изюминка», которая взворошит и растревожит мой быт и мою память. И совсем не удивился, когда, на пороге ресторана, случайно взглянув сверху вниз, вдруг замерло моё сердце. Не хватало только высоты над озером! Каких-то двух десятков метров. Это же Суруби! Чистейшая вода, окаймлённая зеленью горных вершин и уходящих в небо каньонов. На противоположном берегу притулились несколько разрушенных сталинских зданий, похожих на серые постройки брошенных дувалов в горных отрогах Афгана. И солнце – яркое, тёплое, нежное и… совсем чужое.

Но, видно, не в добрые, а злые противоалкогольные перестроечные времена мы приехали отдыхать в благодатную Абхазию. Пусто и безлюдно было на берегах озера. Огромный, залитый солнечным светом гостиный зал ресторана внешне напомнил мне просторную и светлую летную столовую в Джелалабаде и одновременно поразил какой-то пустопорожней тягостной унылостью. Там, в Афгане, по просторному залу сновали люди, что-то пили, что-то жевали, раздавался смех лётчиков и молоденьких официанток. А тут в зале могильная тишина, нет людей, пустые стулья и столики. Мы робко сели за прямоугольный столик в уголке зала и примолкли в тягостном ожидании официанта. Наконец, то ли из мрачной кухни, то ли тёмной подсобки, на залитый солнечными лучами пол зала ступила нога зевающего от скуки официанта в тёмно-синем костюме. Привычно и монотонно, совершенно не радуясь приходу гостей, лишь соблюдая правила приличия, он сообщил нам, что может предложить на обед только жареную рыбу из деликатесной форели по сногсшибательной цене и по стакану чая без сахара. Оказывается, нет завоза продуктов из города Гагры, и, что в Абхазии сейчас пустые полки магазинов, голод и нищета, грустно добавил: «Как и во всей стране…».

Невольно сглотнув голодные слюни, по-доброму вспоминаю свою летную столовую там, на войне, усатого и пузатого, вольнонаёмного шеф-повара, который из уважения к вертолётчикам с утра до вечера жарил, парил, варил и с удовольствием предлагал нам разнообразную вкуснятину, по качеству не хуже хвалёных московских ресторанов.

– Жареная форель нам не по карману, – зло буркнул я официанту, мысленно возвращаясь в реальность периода демократии, гласности и плюрализма мнений в стране.

Официант вдруг весело улыбнулся, и молча умчался за перегородку кухни или подсобки, и через пару минут вынырнул обратно в зал с толстой книгой отзывов и пожеланий почётных гостей в руках. Полистал её, открыл нужную страницу и, давясь смехом, ткнул пальцем в строчку, написанную убористым почерком, громко прочитал текст:

– Божественно красиво, но безбожно дорого, и подпись патриарх всея Руси, Питерим, – и добавил уже от себя, – он, как и вы сказал, что простому смертному цена рыбы не по карману, правда заплатил, с удовольствием съел и оставил нам на память эту запись.

Попрощавшись с повеселевшим официантом, несолоно хлебавши мы покинули ресторан, и тут дочка неожиданно спросила меня:

– Папа, а кто такой патриарх?

Пришлось мне придумывать ответ ребёнку попроще и понятнее.

– Помнишь, в храм мы ходили? Там в золочёной одежде был дедушка с бородой, он ещё громко говорил и все его слушали?

– Помню, папа, седенький такой и старенький, там ещё бабушки песни пели, так это был сам патриарх?

Наморщив лоб, я стал вновь придумывать объяснение дочери.

– Храмов много в стране, доченька, и везде есть дедушка с бородой, их ещё батюшками зовут или попа́ми. Патриарх – это их командир, живёт в Москве, в самом большом храме. Он самый главный начальник после Господа Бога над людьми.

Тут же незамедлительно прозвучал более серьёзный вопрос ребёнка:

– Папа, а кто такой Господь Бог? И где он живёт?

Всё трудней мне становилось отвечать на её вопросы.

– Живёт он, доченька, высоко-высоко на небе и далеко-далеко за звездами. Землю, горы, деревья, воду, зверей в лесу и даже кошку твою Мурку сотворил Господь Бог, поняла?

Дочка помолчала, внезапно остановилась, взяла меня и жену за руки и вдруг радостно заявила:

– Значит и я, сотворена Господом Богом, а не вами, правда, мама?

Наконец-то и жена вынуждена была прийти на помощь, обняв дочурку за плечики, кинув на меня укоризненный взгляд, она, улыбнувшись, мудро, по-женски подвела итог моему с дочкой диалогу:

– Да, доченька, да… Господь Бог сотворил весь этот прекрасный мир, тебя, меня и папу в придачу. Тебе жарко? Пойдем, я тебе мороженое куплю, оно холодное, вкусное и очень сладкое, – и добавила весело глядя на меня, – и тебе, знатоку библии, боевые сто грамм пломбира не помешают, остудишь после проповеди свои мозги.

Обратную дорогу я был под гипнозом нахлынувших воспоминаний, вернувших меня в полузабытый Афганистан. Я искренне сожалел, что мне уже никогда не придётся пройти пыльной, многокилометровой дорогой, соединяющей Кабул и Джелалабад, прикоснуться ладонями к граниту поседевших от времени вершин Гиндукуша, подышать тревожным воздухом ночных засад, побыть наедине со своей совестью под дулом вражеского автомата. Что бы ни говорили, но война с воздуха и на земле познаётся по-разному. И каждый солдат имеет собственный опыт и мнение в той далёкой войне. Я понимал, что невозможно охватить всего желаемого в этом мире. Что достаточно и того, что выпало мне увидеть и пережить. Но чувство сожаления о неизведанном в той странной войне хранится и по сей день. И я снова готов ехать туда, где прошла моя боевая юность.

Теперь я не напрягал свой мозг, менялся пейзаж, сменялись и воспоминания. Возвращаясь обратно и проезжая Голубое озеро, я вспомнил ныряющих в воду десантников, их весёлое гоготание. С нами была Оля Данилова – медсестра и невеста лейтенанта Олега Кудрина. Умытые и посвежевшие, мы сидели на деревянных мостках, бултыхая в воде ногами и разгоняя стайки серебристых рыб. Ольга расчёсывала свои белокурые волосы и совсем по-матерински с грустинкой смотрела на нас.