Марина Ковалева - Ума и Ангуш – двое нас

1

Широкая степь раскинулась вокруг. Под палящим солнцем не шелохнётся ни травинка, лишь громко стрекочут кузнечики. Заматеревшие травы скрывают коня по грудь. Он громко фыркает и трясёт головой, отгоняя слепней, привлечённых запахом пота. Серебряные украшения, прикреплённые к сбруе, тихо звенят. Послушный руке хозяина, конь останавливается. Всадник приподнимается на стременах и оглядывает степь из-под руки. Он уже очень стар. Тёмное лицо выдублено ветрами и временем. Вокруг узких чёрных глаз залегла сетка морщин. Из-под шлема, увенчанного конским хвостом, выбиваются седые волосы. За плечами старика висят лук и колчан со стрелами, о замшевый сапог бьётся сабля с усыпанной камнями серебряной рукоятью. Старик трогает коня и медленно едет к высокому холму, виднеющемуся у самого горизонта. У его подножия он тяжело спешивается. С трудом передвигая кривые ноги и опираясь на саблю, как на палку, взбирается наверх. Холм порос лохматыми ковылями, васильками и колосистой вероникой. Старик распутывает травы свободной рукой.

На вершине холма трава не такая высокая, как на склонах. Старик садится на землю и достаёт из путевой сумки сухую тыкву, вынимает затычку и наливает из неё вина в небольшую чашу. Медленно отпивает несколько глотков, а остатки выливает рядом. Красные винные капли дрожат на листьях и лепестках маленькой дикой астры. Испуганный хомяк ныряет в нору.

– Это я, Ума, – говорит старик и, сощурив морщинистые веки, замирает.

Солнце начинает клониться к закату и становится золотисто – алым. Слышатся скрипучие крики дергача. Белая лошадь старика, устав ждать хозяина, взбирается на холм и становится рядом с ним, обмахивая себя длинным хвостом. Она нюхает его лицо, поводит ушами и недовольно дышит.

Очнувшись, старик достаёт старую гладкую дудочку, выщербленную на одном конце, и прикладывает её к губам. Тихая грустная мелодия разливается по огромной степи…

2

Когда Ума был молодым, он пас коней своего старшего брата, а лучшим его другом был Ангуш, младший внук старика Элчи из соседнего кочевья. Родичи Умы жили в укреплённом посёлке со стенами из мелового камня, а дед и старший брат Ангуша владели одной небольшой юртой, однако товарищи чувствовали сильную привязанность друг к другу. Каждое свободное мгновение стремились они провести вместе. Ранним утром на выгоне, когда всё тает в тумане, они приветствовали друг друга сусличьим свистом так искусно, что введённые в заблуждение зверьки отвечали мальчикам. Вместе они разыскивали хомячьи кладовки и шары из травы – гнёзда полёвок под снегом зимой. Вместе сидели по ночам у костра под бездонным, усыпанным звёздами небом. Темнота обволакивала мальчишек со всех сторон и, укрывшись попоной от ночной сырости, Ума бывал рад найти тёплую руку друга.

Старший брат не особенно жаловал Уму, у него самого было шестеро сыновей, а его жена отдавала мальчику старые обноски и желала подавиться каждым лишним куском. Поэтому всякий раз, как только это было возможно, Ума ускользал в юрту старого Элчи, который увлекательно рассказывал о днях своей молодости, о давних войнах с арабами, византийцами и иберами. Особенно мальчику запомнился один рассказ из седых времен о том, как храбрые хазары осаждали некий город в Иберии. Они долго держали город в осаде, но ничего не могли поделать с его защитниками. Издеваясь, жители выставили на стене изображение великого кагана в виде женщины с распущенными волосами. Голову они изготовили из тыквы, ресницы – из ветвей, а вместо носа вырезали дырки. Это так рассердило осаждающих, что следующий штурм удался. Захватив город, великий каган приказал ослепить старшин, заявив: «Вы сделали мой портрет слепым!»

Однажды весной, когда в степи расцвели адонисы, Ума и Ангуш, возвращаясь домой, увидели, что перед укреплённым посёлком родичей первого из них раскинулся целый караван из повозок и кибиток. Оказалось, что это знатный князь Кубрат, приближённый к кагану, едет в своё летнее кочевье после зимовья в Итиле. Сам князь был высоким светлокожим человеком, не похожим на хазар, проживавших в округе. Глаза у него были чёрные, с поволокой, как у жителей Иберии. Князь сидел на вороном коне с серебряной сбруей. На боку его висела сабля в драгоценных ножнах. Кафтан князя был сшит из пёстрой арабской ткани, а ноги обуты в сапоги из белой замши.

– Вот это воин! – с завистью присвистнул Ума. – Сразу видно, что из благородного рода!

– Если бы твои предки женились на самых красивых иноземных пленницах, и ты выглядел бы не хуже, – сказал Ангуш.

Подростки подошли ближе и увидели, как старший брат Умы кланяется Кубрату и просит не побрезговать занять его скромное жилище. Гость благосклонно согласился.

Забегали рабы, перенося вещи. Жалобно заблеяли бараны, которым предстояло стать угощением. Женщины развели огонь под огромными котлами.

Друзья сели в сторонке, наблюдая, как размещаются люди князя. И тут они увидели дочь Кубрата – Чичак. Глаза у нее были чёрные, чуть раскосые, как у отца, а волосы светлые, словно сухая трава по осени, должно быть, доставшиеся ей от матери. При каждом шаге Чичак звенели золотые браслеты на её руках и украшения, вплетённые в длинные косы. Её фигуру окутывало малиновое покрывало. Она действительно напоминала цветок, как и утверждало её имя, которое они узнали много позже.

– Вот на этой девушке я женюсь! – сказал Ангуш.

– Она на тебя даже не посмотрит! – рассмеялся Ума.

В этот момент Чичак повернула в сторону друзей лицо, скользнула по ним невидящим взглядом и отвернулась.

– Конечно, не посмотрит, если сидеть здесь, собирать навоз на растопку и пасти чужих лошадей! – заявил Ангуш. – Нужно добыть добрых коней и ехать в Итиль, наниматься на службу к кагану или главному князю! Там можно будет заслужить и почёт, и богатство.

– Это правильно, – согласился Ума. – Только где его взять, коня-то? Разве украсть у брата. И мы не знаем дороги в Итиль. Придётся у всех спрашивать. Так нас быстро поймают.

– Мне бы дед дал коня, – сказал Ангуш.

Весь вечер и половину ночи шёл пир горой, а на следующий день, на потеху гостям, были объявлены скачки. Ума тут же пристал к брату, чтобы тот позволил ему участвовать.

– Куда тебе, бездельник! – набросилась на него жена брата. – Обгоняй своего друга – оборванца в ловле вшей! Нечего позорить наш род своими лохмотьями и грязными руками!

– Ну, так дай мне чистую одежду! – огрызнулся Ума.

– Идите-ка отсюда оба! Голова от вас разрывается! – прикрикнул на них брат.

– Что за шум в твоём доме, хозяин? – услышал перебранку гость.

– Да вот, чумазый мальчишка требует, чтобы допустили его до скачек! – стал оправдываться брат.