Андрей Воронов-Оренбургский - Железный поход. Том 1. Кавказ – проповедь в камне

– Еще вина? – Михаил Павлович с несвойственной ему доверительностью посмотрел на верноподданного слуга. И когда тот с почтительной готовностью наполнил фужеры шабли, князь тихо сказал: – К сожалению, обстоятельства сильнее нас, господин Лебедев… Мой незаконнорожденный сын, убийство графа Холодова, донос о вашем аресте Его Величеству… словом, лучше, ежели вы на время покинете Петербург, голубчик… Я подчеркиваю: на время.

– А как же мой Нижегородский полк, ваше высочество? – Аркадий, бледнея лицом, сдвинул брови. – Неужели… моя миссия в Вильну по вашей просьбе… сыграла столь злую шутку?..

– У вас свежие и точные сведения. – Князь посмотрел на офицера пронзительным взглядом и, отпив из фужера, прикурил сигару. – Вы почерпнули из «Полицейских ведомостях»? Впрочем, простите за неуместную шутку.

– Но это же была секретная миссия, ваше высочество?

– Увы… в России все секретно и ничего не тайно. В этом-то и беда. N'est ce pas, mon ami? 40О моей персоне, как, собственно, и о вас, ротмистр, уже вовсю судачат в салоне Карамзиных… да и не только там. Notiz bien, 41господин Лебедев. Посему я предлагаю вам на выбор любую губернию, где квартируются наши славные полки. Уверяю, сия любезность с вашей стороны мною не будет забыта. Как говорят мудрецы на востоке: «Для великого наполнения нужна великая пустота».

Аркадий молчал, фраппированный крутым поворотом судьбы, но через тяжелую паузу твердо сказал:

– Я боевой офицер, ваше высочество, могу командовать эскадроном…

– Равно как и полком. – Брат Государя сидел в кресле, с черной сигарой в пальцах, непринужденно скрестив ноги – поза хозяина и господина, который не привык терпеть чужого мнения. Его властно-задумчивый взгляд был устремлен на многоликие отражения в зеркалах золоченых шандалов и бронзового литья.

И вновь наступила пауза. Огонь играл в камине. Из дворцового парка уже веяло вечерней прохладой. Свет свечей играл на тонких голубоватых гранях хрусталя, плясал на шелке, которым были туго затянуты стены кабинета, на серебристых корешках книг. В узоре наборного пола успокаивающе переплетались желтые, вишневые, белые и кофейные фигуры и линии. Стрелки часов на камине приближались к восьми.

– Так значит, вам еще нравится запах пороха? – Князь выпустил дым из ноздрей, рубиновый огонек сигары отражался в его серых, цвета Невы, глазах.

– Так точно! – Лебедев быстро поднялся с кресла, замерев перед главнокомандующим Гвардейским и Гренадерским корпусом.

– Выходит, в Казань, Оренбург или Царицын вы не желаете?

– Никак нет, ваше высочество. Завтра в полку офицерское собрание – друзья засмеют. Да и я сам, видит Бог, не желаю.

– Вы все так же смелы и бесстрашны? – Белые зубы твердо сжимали сигару. – И не боитесь смерти?

– Первостепенно приказ, ваше высочество. О смерти и опасности думаешь потом, ежели это угодно-с нашему Господу.

– Хм, похвально, слышу все те же ответы. Значит, вам по-прежнему будет уютно в седле. – По красивым губам Михаила Павловича пробежала улыбка: «Наконец-то я отчасти раззадорил сего героя». Он посмотрел сквозь сигарный дым на ротмистра своими спокойными глазами, затянулся еще и, словно размышляя вслух, сказал: – Что вы скажете насчет Кавказа, господин Лебедев? Покорение сих территорий по-прежнему стоит Отечеству громадных жертв и денег. Кто б мог подумать, что после тридцати лет бесконечной войны мы сегодня столкнемся с кровавой и грозной порой мюридизма 42. Увы, огненная проповедь Кази-муллы и Шамиля 43, как никогда, нынче владеет сердцами и шашками Чечни и Дагестана.

– Надеюсь, ваше высочество, судьба будет благоворить к России. Что до меня, – Аркадий в почтении склонил голову, – сабля и имя – это все, что у меня есть. Сабля, чтобы пролагать ею дорогу, а имя для того, чтобы знали, кто по ней прошел. Я готов выполнить любой приказ вашего высочества. Тем паче, что много обязан вам. Честь имею.

– Браво, я всегда знал о вашей сабле, коя способна по первому слову покинуть ножны. Знал и о преданном сердце, радеющем за веру и верность Отечеству, но вот о душе… Впрочем, шут с этой философией. – Великий князь огладил ухоженные усы, пригубил вино. – Gott sei dank. 44Я вполне удовлетворен нашей беседой. Кстати, у вас есть жена, дети? Дама сердца, наконец? Мужчина в вашем возрасте есть лучшее сочетание силы и разума. Это к тому… mon cher… Может быть, кто-то из ваших близких, родных в ваше отсутствие нуждается в моем покровительстве?

– Благодарю, ваше высочество, это излишне. Семьей обзавестись мне Бог не дал. Почтенные родители давно в земле… Вот только мой крестник Александр… с вашего позволения… ваш родственник. – Голос ростмистра на мгновение дрогнул. Снова склонив голову, он приложил правую руку к груди.

– О, да… Это point d'honneur… 45И это делает вам честь, господин Лебедев. Но о сем не извольте беспокоиться. Это mea culpa, 46и я сумею ее загладить перед Всевышним. – Его высочество выдержал паузу, выпустил цепочку дымовых колец изо рта. – Что ж, ежели вопрос решен, вот вам мое рекомендательное письмо для Генерального штаба. Второе послание вручите лично генералу Нейгардту. Убежден, он найдет вам достойное место. —Михаил Павлович протянул ротмистру два пакета, скрепленных сургучными печатями, и, вновь пригубив шабли, подумал: «Этот славный малый отнюдь не похож на милого дворцового лакея. Его не назовешь очаровательной посредственностью. Отрадно, что в тридцатом году судьба свела нас под Гроховым… Жаль, если сей молодец сложит голову на Кавказе… преданность и верноподданичество нынче в цене. Но с другой стороны: нет человека – нет проблемы. M-lle Ришар скончалась при родах… Внебрачный сын в далекой Вильне… Коли этот храбрец, как многие иные имена, навеки растворится в горах Кавказа… что ж, стало быть, так… Почему нет? Хорошими людьми не рождаются, ими умирают».

– Засим прощайте, друг мой, меня ждут государственные дела. Но помните, – Великий князь, жарко сверкнув рассыпанным по плечам золотом эполет, поднялся и потрепал по плечу курьера, – кроме сабли и имени, у вас есть еще я. Храни вас Господь, Аркадий Павлович. С Богом!

«Ох, и носит же меня лихо…» – Лебедев, тяжко страдая от перепоя, насилу попытался рассветить глаза и наконец-то понять, «где он и с кем?» Однако затея эта оказалась куда как непростой: голова трещала, ровно коня подковывали, а набрякшие свинцом веки отказывались подчиниться. Послав значительное количество чертей в адрес ставропольского начальства, а также большого штаба и разных лиц, которыми генерал Нейгардт 47всегда любил окружать себя ради почета, ротмистр таки привстал на локтях и тупо узрел «мир». «Вот уж воистину: на небе выпил – на земле закусил. Только выбрался из прошлого, как вляпался в настоящее».