Валерий Борисов - Децимация

– Какие еще партии знает народ?

И снова Ларин-Римский был сбит с толку и с мысли. Он занервничал и резким фальцетом ответил:

– Другие, которые выражают интересы маленьких групп, но того же народа! И не надо смеяться над ними и унижать. Они малочисленные и слабые, но они существуют – и это надо учитывать!

– Поэтому они существуют! – хриплым басом засмеялся Пархоменко.

В зале в ответ засмеялись, и Сергей почувствовал презрение к мелким партиям, которые хотели, чтобы им было предоставлено место в революции, но не имели на это весомых оснований.

– Да! – с упрямством продолжал отстаивать свою точку зрения Ларин-Римский. – Например, у нас есть пять или шесть еврейских партий, и не их вина, что они не могут объединиться. Но каждая из них выражает определенные интересы еврейских слоев, не так, как большевики, которые узурпировали право говорить от имени пролетариата. Он тоже не равнозначен. Есть определенные…

– Только определенные, – перебивая Ларина-Римского, веско и многозначительно подчеркнул Лутовинов.

Эта реплика совсем вывела Ларина-Римского из равновесия и его понесло:

– Вы, большевики, сознательно суживаете базу революции! Вам только бы удовлетворить собственные амбиции. Тех, кто не поддерживает вас, вы игнорируете. Мы предлагаем вам сотрудничать, вы отвергаете. На нас смотрите снисходительно, мол, попусту болтаем, а потом раздавите, когда наберете силу, а вместе с нами и тех людей, которые за нами идут.

Неожиданно для всех из зала выскочил Нахимский. Красные от бессонных ночей глаза его, казалось, горели. Перебивая оратора, он закричал:

– Когда вы в войну сидели вот с этими барами… – он резко махнул в сторону уездного дворянства, которые холодно глядели на него, – попивали чаи, закусывая пирожным, призывали рабочих и крестьян к классовому миру, к продолжению войны, верности монархии, – тогда чьи интересы вы выражали?! Вот их! – он снова махнул в сторону бывших отцов города. – Они вам платили, подкармливали вас, а вы сейчас за народ печетесь, который обманывали. Повесить бы вас всех! Да, нельзя… хотя вы этого заслуживаете, чтобы не поганили народ. Даже эти буржуи честнее вас, – они открыто насиловали народ, а вы потихоньку, за углом, в кустах. Вы поэтому не хотите свержения рады, а хотите с националистами, буржуями создать единый фронт против советской власти. Гнать вас надо отсюда. Гнать!

Поднялся Ворошилов и, перекрывая нарастающий гул зала, закричал:

– Абрам Семеныч! Успокойся. Да успокойся, тебе говорю. Я тебе не давал слова. Садись!

Гневно глядя воспаленными глазами, – как на своих кровных врагов, – на меньшевиков и эсеров, бормоча себе что-то под нос, Нахимский прошел дальше в зал и сел рядом с Сергеем. Ему надо было высказаться перед кем-то дальше.

– Продолжайте, – снисходительно сказал Ворошилов Ларину-Римскому.

Но тот был, видимо, сломлен бурным выступлением Нахимского. Тихо и вяло Ларин-Римский закончил:

– Ну, раз так, то пошлите хоть два человека от нашей фракции.

Он понуро вышел из-за трибуны и пошел к своему месту, Нахимский шепнул на ухо Сергею.

– Типичный российский интеллигент. Пока все молчат, он готов глотку драть по любому вопросу, а как на него прицыкнуть, сразу же лапки вверх. Вот видишь, как я его осадил? – и удовлетворенно хихикнул.

Ворошилов овладел вниманием сидящих в зале:

– Кажется, вопрос ясен окончательно. Дополнительно к списку большевиков добавить… – он заколебался на секунду и произнес: – по одному представителю дворянства. Как мы убедились, у них почти что большевистские взгляды по этому вопросу, – он снова широко улыбнулся улыбкой рабочего человека, а зал одобрительно зашевелился. – И одного меньшевика или эсера, – сейчас Ворошилов улыбнулся снисходительно. – Будут вопросы или проголосуем сразу же?

– А кого от них? – раздался голос.

Ворошилов вопросительно посмотрел на дворян и в сторону Ларина-Римского. Встал бывший работник земства:

– Раз решили по одному человеку, пусть будет так, хотя за это предложение никто не голосовал. Но мы на этом не настаиваем. От нас поедет Пакарин Леонтий Пантелеймонович, коллежский регистратор, его благородие, – назвал он его прежние титулы, чем вызвал недовольство в зале. – Мы уверены, что он в Киеве проведет нужную нам в Луганске линию.

– Решено, – ответил Ворошилов. – От вас кто? – обратился к меньшевикам и эсерам.

Поднялся Ларин-Римский:

– Если один человек, то нам надо посоветоваться. Можно фамилию назвать позже?

Ворошилов, довольный таким поворотом дела – проведены все свои делегаты и не обойдены другие партии, удовлетворенно кивнул:

– Можно. Только быстрее. Делегаты выезжают сегодня. Торопитесь, времени мало. Голосуем за предложенный список? Кто за?

Президиум, в котором находились члены исполкома совета, дружно поднял руки вверх. Только они могли голосовать, все сидящие в зале имели право совещательного голоса. Исполкомовцы – меньшевики и эсеры – голосовали также «за».

– Видишь, Сережа, лезут меньшевички в революцию, а сами у себя не могут навести порядок. Даже паршивенького делегата не могут представить. Сотрем мы их скоро в порошок без оружия, – и Нахимский снова удовлетворенно захихикал.

– С одним вопросом решили, – подвел итог Ворошилов. – Теперь вопрос о хлебе. Он, знаете ли, самый мучительный у нас в городе. Давайте сегодня его серьезно обсудим, чтобы раз и навсегда покончить с ним. Еще летом хлеб был, а сейчас нет – просто удивительно. Разберемся, кто виноват. Я не думаю, что Советская власть. Мы успешно боремся с буржуазией, если захотим – так же успешно справимся с голодом. Хотя надеемся, что саботаж прекратится, и все само образуется… без принятия чрезвычайных мер с нашей стороны.

Путал, по недостатку знаний, Ворошилов общественно-политические и социально-экономические вопросы. Или они должны существовать, переплетаясь тесно с друг другом, или какой-то вопрос должен стать придатком другого. Роль придатка отводилась вопросу борьбы с голодом.

– Вот член продовольственного комитета товарищ Вобликов пусть и докладывает, что он делает, чтобы Луганск не голодал, – закончил Ворошилов.

Дальше Сергей слушал невнимательно. Он больше перешептывался с Нахимским, который едко комментировал происходящее в зале и одновременно давал указания, как держаться в Киеве. Высказал Сергею обиду – не понравился он ему словами о всеобщем мире, которого не будет, пока существуют эксплуататорские классы. Из дальнейшего заседания Сергей запомнил решение по продовольственному вопросу. Решили закрыть все хлебные магазины в городе, кроме одного на Казанской. Рабочие будут получать хлеб в заводских магазинах, непосредственно на работе, а кто не работает, тот в этом единственном магазине, по карточкам. Недостатком, как отмечали выступающие, станет рост спекуляции, но это оправдывалось тем, что нанесен еще один удар по капиталистам, которые торговали и выпекали хлеб для богатых. После был объявлен перерыв и, попрощавшись с Нахимским, Сергей поспешил домой. Сегодня вечером надо было выезжать в Киев.