Галина Барышникова - Мост для императора

Петр вздохнул и погладил отцовское ружье. Батя, батя…

И опять вспомнилось ему, как привезли его, десятилетнего мальчугана, в первый раз на каникулы к деду, в село Саломатино, что под Волгоградом. Большое, на пятнадцать улиц, все дороги – горячий песок, ползучие неприхотливые растения и клопы-солдатики. Много их было, целыми гроздьями кучковались они в скудной траве, красненькие с черненькими крестиками на спине, будто перепоясанные ремнями. Потому и «солдатики». Улицы, они же дороги: ни асфальта, ни светофоров, ни указателей. Степи вокруг, травы по пояс, лошади вместо машин, пыль и солнце – совсем не московские… Еще долго Петру снился кошмар: он блуждает по этим улицам, а дом свой не найдет. Только вот этот самый дом деда, который он все искал, со временем стал меняться. Забывается потихоньку…

Дед, Пётр Федорович, был добрым стариком при строгой старухе, своей второй жене Федоре, которая Федору Петровичу приходилась мачехой. Первая, Матрона, умерла еще до рождения Петьки. А жили они на высоком берегу реки Иловли, в белёной известью мазанке, крытой камышом, с подслеповатыми окнами, земляными полами, да с глиняными жёлтыми завалинками, на которых по вечерам гнездились соседи полущить семечек. И то право, что ж не полущить, видок с завалинки – закачаешься. Часто заходил дядя маленького Петра, Николай. Комбайнер – ему почет и уважение. Как, бывало, присядет в своей клетчатой рубахе, как ногу на ногу закинет, как сдвинет кепку, как вынет газетку, да свернёт самокрутку с крепким табачком, да как зыркнет веселыми глазами – ну всё. «Бегите, девки, все сюды, слухать, чё говорить буду!». И говорил-то складно да ладно, только «х» вместо «г», да всё «окал». Петька сначала подпрыгивал, ведь надо говорить «карова», «малако». А потом попривык, поприслушался. А еще, от порога дома, с горки, можно было бежать прямо в речку Иловлю. «Да беги без трусов, все никто не видит,» – говаривал, усмехаясь, дед.

Интересно, что печную золу хозяйки выбрасывали прямо на откос к реке, и она лежала толстым слоем на склоне. А ребятишки в нее зарывались и грелись после бесконечного сидения в реке. А острогой с лодки добывали раков. И руками ловили, хотя раки щипались больно. Принесет Петька ведро раков, баба Федора сварит, да пригласит деда Петра отведать. А тот сплюнет: «Тю, этакого говна не видАл!» Не любил дед раков.

А ещё каждое утро бегал Петька на реку, с самодельными удочками и уворованным у бабы Федоры мякишем душистого самодельного хлеба. Для его добычи осуществлялась целая тактическая операция. Разрабатывали они ее со старшим братом, тогда Серёга приехал на недельку перед срочной службой, отдохнуть. Сначала надо было выждать удобный момент, когда бабушка оставит румяные хлеба на полатях под рушником, остывать, – караваи она пекла знатные и сразу на неделю. Потом надо было отломить корочку и аккуратно наковырять мякиша. Потом – корочку на место. А потом… Ждать, когда «злая» Федора обнаружит тот самый пустой каравай. И тут главное – прочувствовать момент и вовремя «стартовать» из хаты. К вечеру уже можно было возвращаться. А днем братья сидели на бахче у сторожа Степана Купцова. А что удивительного? Там половина села – Купцовы. Хоть и не родственники вроде… А может и родственники. Кто там помнит. Эх, и сладкие же были арбузА с той бахчи детства. Да с упругим хлебным ломтем, а когда и с медком и молочком.

А какие сладкие вишни были в саду за домом, к которым приходилось пробираться по грядкам спелых, трескающихся от жары, помидоров и плетям желтобоких огурцов. Огород, окаймленный кустами черной и желтой смородины, сбегал прямо к реке, из теплого лона которой мы ведрами таскали воду для полива капусты. А по утрам старший брат готовил картошку в мундире с салатом из свежих помидоров и малосольных огурцов на густом, душистом растительном масле. Да с ломтем домашнего каравая! Ох, чего только не вспоминается. И как отец учил сено на лошади возить, а Петя по упрямству своему направил телегу мимо брода через реку. Лошадь еле вывезла воз с намокшим сеном. Думал, отец кричать будет, а он только тяжело вздыхал, поглаживая дрожащую от усталости кобылу. И как гоняли с братом кизяками (высохшими коровьими лепешками, собранными для растопки печей) клевачего петуха, который шестилетнего Петьку просто затерроризировал, не давая выйти из дома. Пришлось его отправить в суп, несмотря на то, что петушок был очень красивый, любимец бабы Федоры. И как впервые увидел коровьи роды, и как дед Павел барана резал на какое-то событие. Так вот братья и росли у деда, познавая жизнь и мужая…

А особо запомнилось, как приехал впервые. С самого начала баба Федора стала строжить балованного московского внучка. А Петенька – тот и впрямь избалован был, этого он не ест, того не ест. Ну и пожалуйста. Баба Федора уговаривать не стала. Убрала все в кухонный шкаф и на ключ закрыла.

…Петр Федорович повертел в руках ключ от охотничьего сейфа и аккуратно положил его в потаённое место.

Помнится, набегался тогда он во дворе с ребятами, проголодался. Сейчас, думает, забегу, схвачу кусок хлеба, хлебну молока – и опять на улицу. Влетел в дом – всё на замке. И ключа-то нигде нет. И баба Федора в поле. Вот те на. Потыкался, помаялся, еды нигде нет, и холодильника у деда нет: мясо, баранину, засаливали с осени и держали в подполе. Ничего не оставалось Петьке, как бегать с пустым животом до обеда. Помнится, батя приехал через две недели и не узнал отпрыска: загорел, отощал, о капризах и речи не было – все молотил только так. Ночью Петьке не спалось.

– Ты чего? – сонно спросил отец.

– Мяса хочется.

Надо сказать, что старики жили небогато, и летом, как и положено в деревне, скотину не резали. Только солонина, да курица – по праздникам.

– Всё! Хватит с меня! Не могу я больше эти щи пустые есть – живот болит.

Батя тихонько встал, вытащил из-под кровати чемодан, достал банку тушенки, открыл.

– Ешь.

– А ты?

– И я с тобой. Только подожди малость…

Он тихонько открыл дверь и нырнул в темную теплую ночь. Вернулся с пятком куриных яиц.

– Привет тебе от несушки. Ставь воду, – И пошел разжигать керогаз.

И какой же пир они тогда устроили!

А утром, не выспавшиеся, пошли на рыбалку.

Пока отец приподнимал и сталкивал с топкого берега лодку, сын стоял и держал удочки.

– Пап, ты завтра домой поедешь?

– Нет, через три дня, а что?

– Забери меня домой, а?

– А что так? Не нравится?

– Нет, – честно ответил Петька. – Уж больно бабка Федора строгая. Чего это она так? Я ей кто, сын что ли?

– Это корни наши. А человек, как дерево. А корни, – они держат. Понял?

– И ты тоже как дерево?

– И я. – Батя засмеялся и ущипнул Петьку за щеку. – А что мы с тобой без корня? Рухнем, и нас с тобой свинья съест.