Григорий Зарубин - 94-й пехотный Енисейский полк

– Я этого, – перешел на шепот Робачевский, – Атлантова вместе c Протопоповым… язви их…

– Сережа!!! Марш, на улицу курить! В окно позову после…

– Господа офицеры! – хозяин застолья безропотно встал, чуть пошатываясь, – прошу следовать за мной!

На дворе за высоким забором и бесконечными вереницами, еще густо пахнущих лесом поленниц дров, было тихо. На черном небе мерцала звездная пыль…

– Утром будет морозец, – протер стекла очков доктор.

– Тихо! – приложил палец к губам Робачевский, – вон там, в углу, видите?!

– Нет.

– Ничего не видно.

Сергей Николаевич осторожно подкрался к краю поленницы, вглядываясь в темноту. Новак, тихонько ступая, пошел следом.

Уперевшись в еще один забор, остановились. Прислушались…

– Никого, господа! Показалось… представляете, видимо, совсем голова распухла! Нет, не может быть! Но ведь точно – Семенов, солдат! Козья морда! Глаза выпучил на меня! Губы свои масляные оттопырил!

– В отпуск вам надо, Сергей Николаевич! – захохотал Тигран Васильевич, – ей Богу! В отпуск!

Закурили папиросы, пуская дым в морозное небо, и задумались каждый o своем…

Наталья открыла форточку, – Сережа! Зови к столу!

Вчетвером, во главе c капитаном, шумно обстукивая o ступеньки крыльца липкий снег, пошли в дом.

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– Господи! Прости меня, грешнаго! – мелко и быстро крестился Семенов, застряв в узкой щели между поленницами, – дурак я! Ой, дурак! Сподобило же влюбиться в Глашку! Других что ля нету?!

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

В центре стола на серебряном блюде еще шипела, заполняя гостиную чудным ароматом, запеченная c яблоками до золотистой корочки большая утка.

– Наталья Сергеевна! – целовал тонкие пальчики Тигран Васильевич, – вы волшебница! Изумительная красивейшая женщина! Клянусь вам!

– Господа! Прошу к столу! – немного смутилась Наталья, – нет, нет! Алеша! Немного вина… мне только…

– А я ему говорю! На прошлой неделе, – взяв под локоть доктора, Робачевский во что бы то ни стало решил досказать историю, – говорю ему: «Семенов! Принеси попить». А этот гусь?! Вместо того, чтобы принести воды, побежал за водкой! Ну! Что ну?! Где-то попался на глаза Протопопову!

– Сережа! Потише! Я дочь уложила…

– Хорошо, хорошо, – сбавил на тон Сергей. Сжал кулак, погрозив кому-то невидимому в окно, – у-ух! Все мне навред и назло! Морда «скобарьская»! и слова-то, когда говорит, – «по-курляндски»: тя-нет, тя-нет!..

– Спокойный и скромный парень этот ваш Петр Семенов, – заступилась жена за солдата. Встретившись взглядом c Глашей, улыбнулась, – правда, Глаша?!

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

На другом конце города, в самом конце Губернаторской, в доме начальника хозяйственной части полка Атлантова Петра Андреевича играли в карты.

– Представляете, господа! И ведь наорал на меня! При всех! – Петр Андреевич подкинул на сукно «туза».

– Ну не вызывать же его на дуэль? – Протопопов сгреб восемь карт вместе c «тузом», красиво расправляя в пальцах «веер», – хоть Робачевский и дворянин! Но ведет себя… Благо, что окончил c отличием Константиновское военное училище. А по его подпоручику Новаку давно уже каторга плачет!

– Кстати, Чермоев планирует провести аттестацию всех чинов, – полковой адъютант Кондаков начал тасовать колоду карт, – и у контрразведки и у жандармерии, имеются сведения, много вопросов к этому Новаку.

– А что так? Неблагонадежен?! – Атлантов показал «шестерку червей», – мой ход, господа!

– В пассиях своих неразборчив… Представляете, буквально сегодня утром некая Войцехович скрылась… из-под носа приставов. А в квартире учинили обыск. Говорят, что нашли листовки, экземпляры большевицкой «Искры». Между прочим, болтают, у нас в Пскове печатают!

– Да-c… дела!..

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– Когда же ты женишься, а, Алексей Федорович?! – снова прилепился к Новаку Робачевский.

– Сережа! Это нетактично! – Наталья Сергеевна укуталась в шаль, – Глаша, подавай чай!

Глаша принесла пыхтящий самовар. Каждый наливал сам себе в чашки кипяток, добавляя из фарфорового чайничка заварку.

Сергей Николаевич задумался, уставившись на китайский фарфор, и опять его понесло, – а этот самый… Чермоев и спрашивает меня!

– Николай Антонович! Как вам новый командир?! – перебила жена.

– Думаю Владимир Алексеевич временно у нас, – метит в будущем на вышестоящую должность, – отхлебывая чай, деликатно уклонился доктор.

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– Господи! Да что же это такое?! – в очередной раз, громко икнув, Владимир Алексеевич встал c постели. Походил в шлепанцах в темноте по комнатам новой еще незнакомой квартиры. Выпил стакан воды. Вроде отпустило. Снова лег в кровать. И через полчаса, немного повертевшись, полковник Чермоев все же уснул крепким сном…

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

Петька Семенов не мог заснуть: то простынь c матрацем съезжала на бок, то подушка торчала комками, надавливая на ухо, то пятка царапалась. Вертелся, вертелся…

– Ну чего ты ерзаешь? – Аркашка Уваров приподнял рыжую голову c соседней казенной кровати.

– Да… чет не спится…

– Сходи, водички хлебни! Или босиком по снежку – тоже хорошо.

– Хорошо, да уж, куды лучше… как тебе новый наш полковник?! А, Аркадий?! Вроде, ничаго.

– «Ничаго»! – Уваров злился: то ли на Петьку, не дававшему заснуть, то ли на самого себя, наделенным уж больно чутким ухом, а то ли на всю свою жизнь…

– Вроде строгий! Его высокоблагородие! Ишь как зыркал на нас. А по голосу… вроде… добрый.

– Все они одинаковые – «ихблагородия»! только и умеют, что орать на нашего брата, да по моське хлестать…

– Как думаешь, отпустят нас в отпуск в деревню на покос? Владимир Захарыч тот отпускал.

– То Гудима был, – сел на кровати Аркашка, – надо к Новаку подойти, приспроситься.

– Пойдем вместе.

– Как будет добрый – в расположении духа, я тебе мигну, – Уваров снова улегся, завернувшись поплотнее в колючее одеяло.

– А чего ждать-то? Он завсегда добрый. И землячок наш, как-никак c одной деревни.

– Может, и c одной деревни, да рылом мы не таки!

Семенова пробрал смех, глядя на торчащие уваровские рыжие усы и его сверкающие злые глазенки из-под подушки.

– Чего ржешь?! Услышит Ефимов, – он тебе задаст!

– Ефимов дома у своей Прасковьи давно уж под бочком похрапывает!

– А чего тогда лежим?! – скинув одеяло, снова уселся Уваров, – пошли в мою «коптильню». У меня осталось маленько «снотворного»! только тихо, не разбуди остальных…

После Седмицы и дня Блаженного Христа ради юродивого Николая Псковского резко пошло на оттепель. Дворники то и дело успевали счищать мокрую наледь c крыш, отскабливать снег с крылечек, обильно посыпая песком скользкие дорожки.