Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

— Хэ! — крикнул.

Так кричат псам, поворачивая упряжку.

Иван хотел крикнуть громко. Так громко, чтобы нымыланы услышали его голос, но почему-то громко у него не получилось. Щуря воспаленные от бессонницы глаза, торопливо бежал вниз к балаганам, хрипло вскрикивал на бегу:

— Хэ!

Хотел, чтобы Айга и Кенилля издали узнали его.

Хотел, чтобы Кенилля или Айга с гордостью сказали родимцам: «А вот бежит брыхтатын. Вот бежит огненный человек. Вот бежит Аймаклау, чтобы спасти нас». Сильно хотел, чтобы нымыланы услышали его. Бежал, вскрикивая:

— Хэ!

……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… какой-то не такой берег.

Похабин озирался в недоумении.

Лодку они бросили давно, последние несколько часов шли пешком и, спустившись на берег, чего-то не поняли.

Все было знакомым, и вот все как-то не так.

А, может, такими они всегда и были, эти берега? Замыты песком, забросаны плавником и ракушками, забрызганы стеклом медуз, беспорядочно завалены морской травой.

Ага, морская трава!..

Обычно подводная морская трава выбрасывается на берег длинными узкими валами, как ее выносит прибой. А здесь диковинный беспорядок, будто морскую траву неведомые крестьяне вилами растаскали, бросили подсушить, а она наоборот промокла.

И бревно торчит над головами.

Высоко над головами торчит из расщелины мокрое бревно.

Действительно высоко — три человека встанут друг другу на плечи, и не достанут. К тому же, расщепилось от удара. Кто с такой силой и так высоко бревно швырнул? И мертвая нерпушка на песке — об камни ее разбило. Одинокий линяющий песец жадно вытанцовывает над нерпушкой. А волны в море — в изломах, дикие. Вода то зелена в прогибах, то совсем прозрачна, то мутно выбрасывается на каменистый берег, исходит желтоватой несвежей пеной, шипит, потом откатывается обратно, будто не принимает ее земля.

И снова морщится море.

Вспучивается, а потом проваливается от собственной тяжести.

Анкан. Большая вода. Берега крутые.

Поднимались, давили ногами хрупкие раковины — мышиные байдары, как считают дикующие. Папоротник по склону редок, желт, часто обломан, вывернут с корнями, а тот, что еще торчит — совсем измочален, склонен к земле, будто тянули его из земли бабы-пужанки.

Только зачем бабам-пужанкам папоротник?

— Волной тянуло, — объяснил, подумав, Похабин. Не нравилось ему на берегу. — Похоже, волна высоко взбегала. Так высоко, что весь берег объяла. Вон куда выбросило бревно.

Вздохнул. Ну, правда, что за мир? Ракушки белые, морская трава… Краб в камнях дразнится, помавает клешнями… Медузы…

А мыс Атвалык оказался крутым мысом.

Еще издали увидели, как входит мыс острием, как нож, в море, тонет в мутной пене. Со слов Айги помнили, что коли взойти на мыс, то внизу откроются полуземлянки и балаганы. Совсем хорошее место выбрали родимцы Айги: с востока подходы закрыты морем, с запада отрезают путь скалы, отроги горелой сопки, и с полночи — скалы, а с полдня в общем никто не страшен, чюхчи и коряки приходят не с полдня.

— Под фортецию чувств… — начал было маиор, но Похабин осторожно прервал:

— Давай, маиор, посторожимся. Не надо нам быть на виду. Надо посмотреть с мыса, с нымыланами ль барин?

Еще быстрей, не скользя и не оступаясь, двинулись по крутому склону, отмечая опытным глазом непонятное. Например, плавник, выброшенный на скалы. Люди не потащат так высоко плавник, ни к чему им это, да и сил никаких не хватит. Значит, выбросило волной.

— Не бывает таких больших волн… — Похабин подозрительно огляделся.

Длинные лужи на берегу, целые озера… Неопрятными грудами, набросанными как попало, наваляна подводная морская трава… Столько травы за одну ночь не натаскают даже бабы-пужанки… А вон линяющий песец танцует над дохлой нерпушкой, распустил кишки морскому зверю… Этот зверь сам издох? Или разбился о скалы?…

Чайки над водой.

Вода у берега страшная, взбаламученная.

Чувствуется, что не малая глубина, а вода все равно мутная, взбаламученная. А чайки белые, крупные, сильно жалобятся. Их крик пронзителен, отдается в ушах. Море вдали, где зеленое, тяжкое, а где совсем стеклянное в ледяной голубизне, и ходит круто, совсем успокаиваться не хочет. Холодом, силой несет от страшной воды. Вздувается, крутится.

Далеко зашли, привычно удивился маиор.

На каменной террасе, плоско по камням выложенной мхами, некрасиво торчали кусты шиповника. Листья, ягоды — все безжалостно оборвано. Обычно так не поступают ни люди, ни медведи.

Присели на корточки под кустами.

Верх горелой сопки, снегами мощно ушедшей в небо, вновь окутало белыми испарениями. Рассматривая бревно, заброшенное в скальную расщелину, Похабин покачал головой:

— Загадочно попало туда бревно…

А маиор уже догадался.

Неукротимый маиор Саплин много думал о природе вещей. На острове Симусир нашлось у него время и для этого. Бревно на скалы вбросило большой волной, объяснил он Похабину. Иногда тут землю так изнутри трясет, что поднимается на море волна, которая выше берега во много раз. Если от такой волны не убежать, она убьет, всех смоет. Перед такой волной ничто не может устоять. Ему, неукротимому маиору, мохнатые рассказывали на Симусире: есть в море острова, на которых никто не живет. Раньше многие жили, а потом живое смыло волной. Вот и здесь, похоже, прошла такая волна.

— Наверное… — согласился Похабин. — Вон видно, внизу у нымылан сильно покосились бадаганы… А некоторые упали… Это не от волны, это, наверное, от земного трясения, но все равно… Сильно суетятся нымыланы, спасают бедное борошнишко…

С каменистой террасы, поросшей ободранным шиповником, маиор и Похабин как на ладони увидели нымыланское стойбище. Многие балаганы там действительно были испорчены. Совсем кривые, как в таких жить? А поляну перед испорченными балаганами занимали живые люди. Большая часть стояла широким кругом, внутри которого шумно скакали другие. Потрясали короткими копьями, подпрыгивали, как птицы, взметывали вверх разом ноги, крича нелепыми зверообразными голосами. Крики нымылан мешались с криками чаек. Сразу не различишь: человек кричит или птица?

— Чего это они?

— Волнуются… Подкоп ведут под фортецию чувств…

— Нас увидели? Пугают? — испугался Похабин.

— Не нас… — перекрестился маиор. — В чем-то своем справляют нужду.

— В чем?

Но теперь Похабин и сам увидел: в центре круга среди дикующих прыгали дети, шишиги-девки, бабы-простыги, всякая шелуха. Прыгали и вскрикивали особенно нелепо и очень громко, и что-то передавали из рук в руки, будто боясь потерять.