Василий Ажаев - Вагон

— Что значит расправиться?

— То и значит: устроить варфоломеевскую ночь, пришить меня, Воробьева, Зимина и Фетисова. Остальных зажать в кулак, загнать под нары, не давать еды.

— Надо их самих зажать! Надавать плюх и загнать под пары!

— Тихо, не шуми! — прошипел Володя. — Плюхами не отделаешься. У них ножички и планы очень серьезные.

— Откуда узнали?

— Мосолов рассказал Павлу Матвеевичу. Урки взялись за него: мол, ссучился. Требуют, чтобы он сам расправился с Зиминым и Фетисовым: «Ты рядом лежишь, в обнимку. Вот и поиграй с ними в перышки».

— Так чего же мы ждем?

— Об этом и речь. Надо опередить. Они на стреме, и делать все надо тоже по плану, осторожно, с умом.

Разговор мы вели беззвучно, прижимаясь губами к уху. Только так можно было сохранить секрет от соседей.

— Убивать людей мы не можем. Наш план такой: нейтрализовать главаря, то есть Петрова. Остальных без него можно будет призвать к порядку. Понял?

— Нет, не понял. Как нейтрализовать пахана? У него нож. И он настороже. Ты же сам сказал.

— Слушай, — влажно дышал Володя в мое ухо. — Главная роль доверяется нам с тобой. Ты да я, да мы с тобой, чувствуешь? Фетисов, Агошин, Мякишев, Петр Ващенко, Миша Птицын бу-дут помогать, привлекаем самых надежных. Много-то народу не надо, толкучка получится. Ясно?

— Ты не жуй, давай самую суть.

— Ишь, какой темпераментный! Слушай внимательно. Я затею игру в «жучка». Ты и все наши поддержите игру. Натуральную, чтобы пахана не вспугнуть. Будем играть, пока его не втянем. А втянем — значит, заставим водить. Я дам ему леща, чтоб долой с копыт. И вот здесь ты выступаешь на сцену. Прыгаешь на него и хватаешь за руки, ведь он все время за нож держится. Важно не дать ему очухаться. Я сразу к тебе приду на помощь. Задача остальным не дать развер-нуться. Петров крикнет: шухер! И вся бражка кинется сразу. Они это умеют.

— А если Петров не втянется в игру?

— Тогда тот же план с небольшим изменением: я даю ему по уху без игры, опять же ты сигаешь и хватаешь за руки.

— А Мосолов?

— За ним будет следить Фетисов на всякий случай. Я настоял: не верю уркам. Зимин ему доверяет. Положение у Мосолова такое: он и нам вреда не хочет, и против своих не пойдет в открытую. Ну, одобряешь план? Голосуешь?

— Одобряю и голосую обеими ногами. С Петровым что потом станем делать?

— Разрежем на куски и зажарим! — засмеялся Володя. — Отнимем нож и уложим под нары. Пусть там поваляется. Во время поверки сдадим конвою.

Мы лежали молча. Я уже отчетливо видел план в действии.

— Дело опасное, рискуешь, — опять прижался губами к моему уху Володя.

— И ты рискуешь.

— Больше некому. За мной первый удар — тут меня не заменишь. Если не хочешь, скажи.

— Ты что?

Я обиделся. Володя снова тихонько засмеялся.

— Ладно, ладно, ты парень смелый и ловкий, тебе доверяется главная роль.

Он потискал меня по-медвежьи, погладил по спине и сразу насторожился, я почувствовал, как напряглось его тело.

— Петров вылез, — шепнул он. — Следи за мной, Митя.

Володя лениво выбрался на площадку между нарами. Здесь был наш клуб, наша столовая и гимнастический зал. Если кому невтерпеж становилось лежать, он выползал поразмяться, посто-ять у печки.

Мой друг начал свои действия с параши, потом потоптался возле печки, заглянул в нее, пошуровал. Топлива последние дни давали самую малость, и печка остывала. Володя ругнулся и громко сказал:

— Без «жучка» не обойтись. Выходите греться, ребята. У меня лично закоченели руки и ноги. Выходи, Митя, Петро, выходи. Агошин, давай, Птицын! Хватит отлеживать бока!

Мы по одному вылезали на площадку. Петров стоял у печки спиной к двери. Шуба, как видно, не спасала от холода. Пахан пытался одной рукой поймать ускользающее тепло «буржуй-ки», другую держал в кармане, и мы знали — почему.

— Становись, Петров, погреешься, — дружелюбно предложил Агошин.

Высокий, худой Петров недоверчиво повел глазами на Агошина, на Володю, на спрыгнувше-го с нар Фетисова и не отозвался. «На стреме», — отметил я про себя.

«Жучок» был и забавой и «топливом». Обычно в него играла добрая треть вагона. И сейчас уже стояли группкой желающие поразмяться. Момент вроде был подходящий: кореши Петрова играли в карты и, следовательно, ни на что не обращали внимания. Мосолов лежал на своем месте, и рядом с ним Зимин.

Володя «водил». Я любовался его выдержкой. Он стоял, отвернувшись, широко расставив ноги. Правой рукой как бы отгораживался, а левая была под мышкой правой руки и прижата к плечу ладонью кверху. По его ладони полагалось бить своей ладонью или накрепко сжатым кулаком.

Я хотел подскочить и ударить, но меня опередил Птицын.

— Кто? — заорали ребята, поднимая кверху большой палец правой руки.

— Фетисов, — ответил Володя, поглядев на партнеров.

— Не он! — заорали они, довольные, что Володя не отгадал. — Становись снова.

Я поймал Володин взгляд.

Пока наш расчет не оправдывался: Петров не изъявлял желания поиграть. Но за нашей игрой следил с интересом.

Володя снова стал в позицию. Я подскочил и ударил по его широкой твердой ладони. Он даже не шелохнулся.

Обернувшись на возглас «кто?», для интереса взглянул на поднятые вверх наши пальцы и остановился на моем.

—Митя , — сказал он, улыбаясь. — Узнаю по звуку. Звонко бьет и не больно.

— Промыслов, становись! — вопили наши партнеры.

Пришлось мне водить, и за несколько ударов набили руку докрасна. Дважды я мог отгадать, чей удар, но решил потерпеть: надо же как-нибудь втянуть Петрова в игру. Мои неудачи подзадо-рили болельщиков. Я потирал руку и злился: пахан по-прежнему стоял на месте. Набьют синяков — и без толку!

Отвернувшись, приготовившись к удару, я вдруг услышал скрипучий неясный шепот. У меня заколотилось сердце. Петров наконец не выдержал.

— Не по правилам, — тоже шепотом возразил Агошин. — Надо, чтобы водящий видел («Нашелся законник! — досадовал я. — Все испортит!»).

— Пусть играет, какая разница, — сказал Володя. Я понял: дает знать мне — Петров в игре.

— Ну? Вы заснули, что ли? — поторопил я, сделав вид, будто не заметил перешептывания за моей спиной.

И тут же почувствовал сильный удар по щеке и по уху, голова качнулась, едва удержался на ногах. Пахан бил не по правилам: поверх ладони и плеча, прямо по уху. Я разозлился и с трудом сдержал себя, очень хотелось дать сдачи. Возможно, удар был неспроста, провокационный.

— Петров, — сказал я возможно спокойнее. — Бьешь, дядя, неправильно. Оглохнуть можно!

— Смотри, щека сразу вздулась, — с возмущением заметил Петро и укорил пахана: — Ты что, взбесился?

— Простим на первый случай, — вступился Володя.

— Ладно, прощаю! — сказал я, потирая щеку. — Становись, води!