Кристина Тетаи - Шедевр

© Тетаи К., 2021

© «Издание книг ком», о-макет, 2021

Его мысли всегда были для меня сложны. Но это лишь потому, что я до того момента, как он начинал ими делиться, подобного никогда не слышала. Я верю, что мне посчастливилось встретить настоящего гения – и это при том, что в существование таковых я не особо верю. Все на что-то способны.

Мы сидели в нашем излюбленном местечке на пересечении дорог Иден и Эссекс, и он, рассматривая потолок кафе, рассуждал о Добродетели.

– Ты никогда не задумывалась над тем, что добродетель не имеет начала и по своей природе бесконечна? Все, что приносит пользу и некое улучшение в мир, уже по праву считается добродетелью, разве нет? «Кто не против Меня, тот со мной» или как там. Пусть даже человек просто готовит ужин для своей семьи или прибирается в доме – это тоже своеобразный акт добродетели.

Я пила кофе и смотрела на его шею: вместо лица, которого не было видно из-за поднятой головы. Теперь он уже будто обращался к самому себе, или, скорее, вообще в никуда, что происходило всегда, когда он углублялся в свои размышления.

– Я не могу увидеть возможного начала добра. Даже придумать его не могу. Потому что, если рассуждать, то осознание красоты этого мира и пользование его плодами как проявление благодарности за это творение – это та же добродетель. Только в качестве благодарного отзыва за дары. Грех вот имеет начало. Либо он начался с появлением познания, олицетворенным в яблоке, либо с появлением закона, когда, так сказать, официальные лица определили поступки, относящиеся к греху – в любом случае, только добродетель безначальна.

– Почему это? – я всегда переспрашивала, когда путалась в лабиринтах его мыслей. Иногда то, что для него было логичным, он просто пропускал в своих предложениях. И из-за таких промежутков в логической последовательности размышлений я уже через две-три фразы начинала теряться. Он опустил голову и придвинулся к столу, теперь глядя куда-то в кружку, но совершенно ее при этом не замечая.

– Если созданный для человека мир – это подарок, значит, это – добро, и родилось оно с самим созданием мира… Хм, даже еще раньше. Если идея сотворить мир и человека жила с Создателем, то, значит, и сама уже не имеет начала, потому что и Создатель не имеет начала и конца. Потому и является безначальным добром, которое породило ответную добродетель, когда человек испытал первую благодарность за созданный мир, – он ненадолго замолчал, слегка нахмурившись. – Хм, но тогда ведь можно сказать, что делимость – это естественная составляющая Добродетели. Если искушения заставляют делиться Грех, то что заставляет множиться Добро, если не естественная его природа? Выжила бы добродетель за все эти тысячелетия, если бы не естественное желание творить что-то хорошее, даже если в ответ не получаешь, кроме фантомного удовлетворения, ничего больше? Грех наверняка бы выжил – слишком уж много удовлетворения приносят искушения, чтобы от них так просто отказываться.

Я уже не могла пить кофе, пытаясь сконцентрироваться на его словах. Он без причины неосознанно взял в руку ложку и стал ее прокручивать в своих пальцах, все еще вперившись туманным взглядом в чашку кофе.

– Не хотят ли нам все тысячелетние добродетельные жесты своим существованием дать понять, что добродетель не имеет права прекращаться, потому что это против ее природы? Если кто-то помогает другому, не рождает ли это в человеке – даже не желание – потребность ответить добром? Ты никогда не замечала помимо благодарности еще и странное внутреннее беспокойство, возникающее почти сразу после того, как кто-то совершенно незнакомый оказывает тебе безмерную помощь? Наверное, любой человек ощущает это. И мне кажется, не видать покоя человеку, пока он не передаст это благодатное беспокойство другому.

Я задумалась над этим, но в данный момент никак не могла припомнить хотя бы одного случая, чтобы кто-то незнакомый ко мне подошел и чем-то мне помог. Возникает у меня это беспокойное ощущение или нет – кто его знает.

– Это просто необратимая потребность ответить добром на добро, и, как часто получается, человеку, не имеющему ничего общего ни с тобой, ни с тем, кто тебе эту помощь оказал: какому-нибудь вообще третьему лицу. И именно она, эта потребность и является природой Добродетели – множиться независимо от нас. Наверное, это только кажется, что совершаешь хорошие поступки без причины: почему иногда не подать денег бездомному или не помочь донести пожилой даме тяжелые сумки? Но на самом деле причина есть, и она очень важна: нам никуда не деться от совершения добродетельных поступков, потому что это даже не зависит от нас. Куда в конечном итоге приводит свобода выбора – дело другое, но хотя бы один хороший, нет, добродетельный поступок в жизни совершил каждый.

Со всей доступной мне уверенностью я объявляю, что в данный момент я совершаю свою личную добродетель, пока пишу эти строки. То странное беспокойство, которое родилось во мне с появлением в моей жизни этого человека, не давало мне спать ночами и повергало меня в крайнюю рассеянность и потерянность в реалии, что мне пришлось признать поражение и согласиться отдать хоть что-то из того добра, которое пришло в мою жизнь. Пусть звучит эгоистично, но приятно думать, что, если это послание поможет хотя бы одному человеку так же, как помогло когда-то мне, то Добродетель сделает свое дело: умножится.

Только вот боюсь, что свою добродетель я не могу выразить простыми словами, в сжатом варианте. Может, потому что и ко мне она пришла не сразу, а мелкими дозами. Наивысшая Добродетель в моем случае была Ответом на мучающий меня вопрос: «Что можно оставить в мире после себя?». И, хотя однозначных ответов не бывает, и может даже найдется какой-то особо умный теоретик, любящий новые идеи и мысли, и вообще – все новое, и решится переспорить тот ответ, который получила я, конечно же, приведя очень веские аргументы, но для меня это уже не важно. Потому что помимо весьма занятных теорий, интересных и правдоподобных размышлений, и даже помимо мудрости, которая ценнее простых знаний, есть еще и Истина. А тут, как ни пытайся оспаривать, но никакие доводы толком не годятся.

Сквозь плотно задернутые шторы болотно-зеленого цвета мелкими проблесками пробивался солнечный свет. Мое сознание уже окончательно проснулось, и даже левый глаз, тот, который был ближе к подушке, как к тайному укрытию, был едва приоткрыт. Я делала вид, что сплю, хотя, если судить по изнеженной лености, можно сказать, что я притворялась проснувшейся. Я лежала и вспоминала январские утра дома, в Англии. Как и многие окландцы, иммигрировавшие в Новую Зеландию из Туманного Альбиона, мы по-прежнему называем себя домочадцами, «хоуми», ссылаясь на Великобританию как своему истинному дому. Моя семья переехала на острова Бог знает когда, и я уже по праву считаюсь киви, хотя если исчислять годами, то прошло всего шесть лет. Много это или мало, однако до сих пор мне сложно думать о январском утре как о сезоне жаркого лета. Южное полушарие: здесь даже солнце движется в противоположном от привычного направлении.