Ольга Рожнёва - Полынь скитаний

Рита старалась быть начеку и ничего не упускать из виду. Зрение обострилось до предела, и она замечала все, что происходило вокруг. Ясно видела даже то, что скрывалось за спиной. Слышала десятки звуков, улавливала множество запахов и оценивала их на степень опасности. Когда опасность приближалась – она чувствовала ее. Никогда не знаешь, что может произойти в следующую минуту. Выживает тот, кто осторожен.

Способность так видеть и слышать появилась у нее после того случая на мосту. Она не вспоминала об этом днем – ей вполне хватало ночных кошмаров.

Бабушка Лиза, Елизавета Павловна, и Лида стояли рядом, но от них не было никакого проку. Обе были не в состоянии разглядеть даже то, что происходит у них под самым носом. Лидочка восторженно пялилась на изящный колокольчик у тяжелой, массивной двери, ведущей в двухэтажный крепкий кирпичный особняк. Бабушка смахивала слезу платочком и, похоже, вообще ничего не видела и не слышала, поглощенная своими переживаниями. Так что на этих двоих не было никакой надежды.

Бабушка наконец промокнула слезы и позвонила в колокольчик – звонкая рулада покатилась бубенцами вдаль улицы, рассыпалась в сыром утреннем тумане. Что она делает?! Зачем так громко?! Это может быть опасно! Нужно было поскрестись в дверь тихо-тихо, так, чтобы не слышали чужие.

Рита напряглась, прищурилась. Она чувствовала себя диким зверьком, пробравшимся из джунглей в переполненное крестьянами селение. Опасность подстерегала на каждом углу. Но воздух был легок и мягок, лучи утреннего солнца ласкали кожу, расслабленные, чуть шаркающие шаги, спешащие из глубины дома к двери, не сулили угрозы.

Дверь открыл бой [2] Boy ( англ .) – мальчик. – слуга-китаец маленького роста с плоским лицом. В лагере китайцев называли ходями. Это было немного пренебрежительно, на самом деле Ритке нравились китайцы – добродушные, трудолюбивые, дружные. А самым лучшим человеком была Апа – кареглазая старушка-татарка, присматривающая за маленькими белобандитами и прочими никому не нужными отбросами общества.

Татарка Апа прекрасно знала путунхуа, или мандарин, – основной диалект китайского языка. Она научила языкам свою умную, на лету схватывающую воспитанницу, и Ритка говорила теперь не только на пиджине – смешной смеси языков, но и на татарском и китайском. Китайский – чудный язык, легкий, простой, краткий, идеальный для разговора. На татарском, кроме Апы, Рита болтала с подружкой – татарочкой Рукией.

Бабушка и Лида не знали ни татарского, ни китайского. Правда, Ритке недолго пришлось гордиться своими знаниями. Как выяснилось, она больше потеряла, чем приобрела: забыла некоторые русские слова – понимать вроде бы понимала, а сама сказать не могла. К тому же бабушка и даже Лидочка могли изъясняться на английском и французском, а Ритка только глазами хлопала. Такое впечатление, что находились они в разных лагерях. Впрочем, так оно и было.

Маленькую Лидочку оставили с бабушкой, и они жили среди лагерников преклонного возраста и инвалидов, которых уже не пытались перевоспитать и освободили от тяжелого физического труда, даже на поля не гоняли. А Ритке повезло меньше: рослая для своих лет, она оказалась в детском доме, предназначенном для потомков белобандитов. Пять лет лагеря. Да, она отсидела целых пять лет – почти половину своей жизни. Наверное, успела перевоспитаться.

Отворивший дверь ходя слегка поклонился, быстро оглядел три маленькие фигурки, оценил их грязные изношенные платья, запыленные лица и недовольно забормотал:

– Мисси середиза, када твоя монеза просит! Шанго середиза!

Бабушка растерялась:

– Простите, я не понимаю!

Рита мрачно перевела пиджин:

– Он говорит: хозяйка сердится, когда нищие просят милостыню. Очень сердится.

Бабушка растерялась. Она сама сердилась редко. Бабушка была доброй – такой доброй быть нельзя. Рита опустила глаза, скрывая гнев, и вежливо поздоровалась с китайцем:

– Цзаошан хао!

Ходя отступил на шаг. Ритка заговорила с ним на китайском, и бабушка с Лидой не успели оглянуться, как недовольное выражение морщинистого лица слуги сменилось на приветливую и немного испуганную улыбку. Складки на лице растянулись, бой начал кланяться и, пригласив гостей войти, сам пошел, почти побежал вглубь дома.

– Рита, деточка, что ты ему сказала?

– Правду. Что мы родственники его мисси.

Раздался торопливый перестук каблучков – в ярко-розовом шелковом халате им навстречу спешила хозяйка дома. Это была тетя Люба, бабушкина двоюродная сестра. Апа говорила: «Выходишь из ворот – смотри на небо, входишь в ворота – смотри на лицо хозяина». Лицо хозяйки этого дома оказалось ярко накрашенным, румяным, круглым, а сама она – плотной моложавой женщиной. Совсем не похожа на бабушку – маленькую, сухонькую, седую. Вроде и не сестры, а совершенно чужие люди. Впрочем, они с Лидкой тоже разные: Лидочка – маленькая, хрупкая, пугливая, а она, Рита, – высокая, крепкая и смелая.

Ворота заставы Цзюйюнгуань на Великой китайской стене

Голубые, чуть навыкат, глаза тетки удивленно распахнулись, перламутровые губки судорожно скривились. Ритка угрюмо вздохнула: было понятно, что за этим последует, – и слезы, крики радости, объятия, восклицания не заставили себя долго ждать. Рита скептически наблюдала за происходящим. Слов боя о неблагосклонности тетушки к нищим для нее было вполне достаточно, чтобы предсказать дальнейшее поведение богатой родственницы. Удивительно, но бабушка и Лида этого не понимали.

После объятий их провели в гостиную. Все в этом доме было непривычно: вместо облезлых стен лагерного барака – роскошная мебель, вместо кислого запаха давно немытых тел – тонкий аромат духов. Да, здесь было чем поживиться: если карабчить [3] Карабчить ( жарг. ) – воровать. , то вот эту роскошную фарфоровую вазу… Нет, великовата размером… Лучше – вон ту расписную шкатулку, хоть и мала, но в ней наверняка лежат нехилые вещицы. Да и почифанить, попросту говоря, пожрать тут точно можно от пуза…

В пустом животе заныло, она сглотнула слюну и мрачно посмотрела на возбужденно чирикающую тетушку и счастливую бабушку, уже пустившую слезу. Лида сидела молча, глаза бессмысленно радостные – ничего не видит и не понимает от счастья. Да уж, из них троих взрослой была только она сама – Ритка. Больше надеяться не на кого, только на саму себя. Ну, ничего, она сумеет защитить и бедную бабушку, и туповатую младшую сестру.

Прислушалась к чириканью. Так и есть, нетрудно догадаться: едва опомнившись от шока встречи, тетя Люба уже начала жаловаться на тяжелую жизнь и недостаток средств. Бабушка сочувственно кивала, а Ритке стало смешно: ее предсказание сбывалось мгновенно.