Сельма Лагерлёф - Проклятие рода Лёвеншёльдов

– Знаете ли вы, дорогой брат, что за сегодня мне уже второй раз приходится отвечать на вопрос, не тоскует ли покойный генерал об украденном перстне, столь любезном его сердцу? Выслушайте меня внимательно, а потом мы попробуем вместе обсудить все эти… как бы их назвать… все эти странности.

И прост рассказал, что произошло. Опасения оказались напрасными – ротмистр не отмахивался от разговоров о перстне, как обычно, но внимательнейшим образом его выслушал. Прост с удивлением заметил, что даже в этом горячем противнике насилия живет дух сыновей Лодброка [5] Герой исландских саг, датский король Рагнар Лодброк (IX век), был казнен англичанами – его сбросили в яму с ядовитыми змеями. Сыновья с лихвой отомстили за смерть отца, захватили Юго-Восточную Англию и казнили мучительной казнью короля Эллу, виновного в смерти отца. . Синими змейками вздулись вены на лбу, ротмистр сжал кулаки так, что побелели костяшки. Пастор впервые видел ротмистра в таком гневе.

Конечно, прост представил всю историю так, как она ему виделась: несчастный вор навлек на свою семью гнев Божий. Гнев Божий – вот и все. Гнев Божий никто пока не отменял. Прост нисколько не верил россказням умирающего про вмешательство покойного генерала.

Но ротмистр смотрел на дело по-иному. Теперь он уверился, что умерший отец не найдет покоя в могиле, пока перстень не вернется на место. Проклинал себя, что до того относился к этому делу, как он выразился, легкомысленно.

Прост, увидев, в какой ярости ротмистр, пожалел, что рассказал ему эту историю. Но, как говорят, слово не воробей – пришлось рассказать всю правду. Перстень у него отобрали.

К его удивлению, ротмистр воспринял эту новость едва ли не с удовлетворением.

– И очень хорошо! – зарычал Лёвеншёльд. – Прекрасно! Значит, один вор еще гуляет на свободе, такой же мерзавец. С родителями разобрался покойный отец, а с этим негодяем разберусь я. Теперь моя очередь.

Просту стало не по себе – в голосе ротмистра не было ни нотки милосердия и понимания. Не дай Бог, прикажет засечь Ингильберта до смерти или задушит собственными руками.

– Я посчитал своим долгом довести до вашего сведения признания умирающего хуторянина. Надеюсь, любезный брат не предпримет никаких поспешных мер. В конце концов, это дело полиции. Я сейчас направляюсь к исправнику. Заявлю, что меня ограбили.

– Брат волен поступать как ему угодно, – мрачно произнес ротмистр Лёвеншёльд. – Но я намерен взять это дело в свои руки.

Прост попрощался, покинул Хедебю и поспешил к исправнику, надеясь завершить дело до наступления вечера.

А ротмистр Лёвеншёльд созвал слуг и работников, рассказал, как и что, и спросил, согласны ли они помочь ему в поимке вора.

Ни один человек не отказался, все были рады оказать услугу хозяину. А заодно и покойному генералу.

Остаток вечера посвятили поискам и приведению в порядок всевозможного оружия: мушкетов, шпаг, кольев, кос и даже медвежьих рогатин.

На следующий день очень рано, в четыре утра, в погоню за вором пустились человек пятнадцать, не меньше. Во главе с самим ротмистром. Никаких сомнений – их дело правое. К тому же все они служили еще при покойном генерале и были уверены: раз уж сам генерал взялся, уж кто-кто, а он-то обязательно доведет дело до конца. Так почему бы не помочь бывшему хозяину?

Не меньше мили пришлось им прошагать, прежде чем добрались до леса. Шли через долину с огородами и обменивались шутками, глядя на неказистые покосившиеся будки, где крестьяне держали свои лопаты и мотыги. На окруживших лощину холмах лепились большие деревни, в том числе и Ольсбю, где когда-то жил Борд Бордссон, пока генерал не спалил его дом.

Дальше начинался лес, густой, дерево к дереву. Он укрыл землю, как гигантская медвежья шкура, и конца ему не было, хотя и здесь чувствовалось присутствие человека. Иначе кто бы протоптал тропы к хижинам на летних выпасах и к углежогным ямам?

В лесу настроение сразу изменилось. Люди почувствовали себя охотниками. Не просто охотниками, а охотниками на крупную дичь. Разговоры и шутки прекратились, они даже шли крадучись, стараясь не наступать на сухие ветки. Время от времени кто-то останавливался, делал предупреждающий знак рукой и вглядывался в густой подлесок.

– Договоримся вот о чем, ребята, – сказал ротмистр. – Никто из вас не должен рисковать жизнью из-за этого негодяя. Предоставьте его мне. Только не дайте ему уйти.

Как бы не так! Охота возбуждает, а особенно охота на себе подобных. Людьми, вчера еще мирно грузившими сено на вешала [6] Вешало – стеллаж для сушки сена, льна и т. д. , овладел охотничий азарт – во что бы то ни стало найти вора, этого мерзавца, этого осквернителя могил. Найти и показать, где раки зимуют.

Они вошли в сосновый бор. Здесь стояла торжественная тишина. Чешуйчатые оранжевые стволы устремлялись ввысь, как колонны в храме. Сквозь густые кроны с трудом пробивались дымные рассветные лучи. Под ногами пружинил бурый мох, усыпанный многолетним слоем сухой хвои.

– Тихо! – шепотом крикнул кто-то.

Между стволами пробирались трое. С носилками. А на носилках, наскоро сооруженных из связанных лыком сучьев, лежал четвертый.

Увидев вооруженных людей, они остановились. Ротмистр с его добровольной дружиной поспешили им навстречу. Лицо лежащего было прикрыто пышными ветками папоротника, но работники из Хедебю и так знали, кто это.

По спинам пробежал знобкий холодок.

Ни у кого, даже у самых завзятых скептиков, сомнений не было: он здесь. Генерал здесь. Ни тени его никак не обозначилось, ни ветерком могильным не пахнуло – но все понимали: он появился вместе с мрачной процессией. Стоит где-то рядом и указывает пальцем на покойника.

Тех троих, что несли носилки, все хорошо знали – порядочные и уважаемые люди. Эрик Иварссон, владелец большой усадьбы в Ольсбю, и его брат Ивар Иварссон, который так и не женился, жил у брата на отцовском хуторе. Оба уже в возрасте, а третий, помоложе, – усыновленный братьями Пауль Элиассон.

Хуторяне поставили носилки. Ротмистр подошел к ним пожать руку. Он никак не мог отвести глаз от листьев папоротника на лице усопшего.

– Кто это? Ингильберт Бордссон? – спросил он так, будто ему вовсе не хотелось слышать ответ.

– Да… – удивился Эрик Иварссон. – А как господин ротмистр догадался? По одежде?

– Нет, не по одежде. Еще чего! Я не видел его лет пять.

Все уставились на него с удивлением, в том числе и его люди. Их удивила не столько догадка ротмистра, сколько резкий тон обычно сдержанного и вежливого хозяина.

Ротмистр начал расспрашивать братьев. Где они нашли Ингильберта, и вообще, какого дьявола шатаются по лесу в такую рань? Иварссоны – люди уважаемые, зажиточные; никому не понравилось, что ротмистр разговаривает с ними в таком тоне.