Юрий Пешкилев - Тень князя

– Всё одобрит, ежели с умом подойти. И какая же у меня седина? Сегодня еще в зерцало гляделся, ни единого седого волоска! – Хвастливо проговорил младший Вельяминов.

– Замолчи, аспид, ащеул… – забранился глава рода. – Вот срамота на старость лет, срамота.

– Дурак ты, дядя, – неожиданно другим, твердым, чужим голосом произнес Иван.

– Да как ты смеешь! – Тимофей повысил было голос, да как-то сник. Почему-то ему и вдруг подумалось, что он и в самом деле старый дурак, а Ивашка – вырос и достоин быть и тысяцким и князем повелевать… Словно пелена пала на его взор.

– То-то, дядюшка, – зловеще произнес Иван. Его черные глаза внимательно смотрели на старого окольничьего. – Тысяцкие вечем поставлены, стало быть, за ними народ и войско, а это сила, – гипнотическим голосом произнес он. – В Орде тридцать лет уже тысяцкий правит, ханы у Мамая в кулаке сидят, пикнуть не смеют.

– Твоя правда, Иван, – упавшим голосом произнес Тимофей.

Внезапно Микула, до этого только удивленно таращивший глаза на происходящее, подпрыгнул со скамьи и бросился между братом и дядей. Между теми словно нить порвалась. Старый окольничий тяжело осел на дощатый пол, а братья вперились друг в друга сверкающими взорами.

Потихоньку Иван уступил.

– Тьфу, пропасть, Николка, – миролюбиво произнес он. – Не смотри так, не девка я красная, чтобы меня разглядывать.

– Уходи, Иван, – внезапно глухим голосом произнес Микула. – Про штуки твои колдовские знают на Москве, возьмут тебя вскорости.

– Почем знаешь? – С волнением произнес Иван.

– Знаю. – С вызовом произнес Микула.

– Не сам ли донес?

– Не я. Ты сам на себя доносишь. Люди твои везде шастают, страх наводят. По ночам огни загораются, голоса такие слышно из твоих хором, словно черти гутарят. Возьмут тебя за колдовские дела твои. Да еще ссора у тебя с князем. Беги, Иван, я остаюсь. На меня можешь положиться. Но ежели головой своей рискнуть придется – не рискну. Беги, пока не поздно…

– Не учи ученого. Но тут ты прав. Ухожу я. – Вельяминов говорил, словно рубил, – найду я на князя управу. Не дело нам – собаку съесть, да хвостом подавиться! Дядю береги, и сам берегись. Я вскоре вернусь, и род наш еще похозяйничает в белокаменной.

Он стремительно вышел из комнаты. Микула склонился над дядей. Тот дышал ровно, спокойно, но был словно в беспамятстве.

Темная ночь заволокла Переяславль. В этот час четверо конных воинов на стремительных жеребцах, словно всадники Апокалипсиса, вихрем поднимая снежную порошу, умчались вон из града. Несостоявшийся тысяцкий погонял своего скакуна, а трое его молчаливых слуг неслись следом. Их путь лежал на запад, во владения тверского князя.

А в едва освещенной огарком свечи келье тяжело охал старый Тимофей Васильевич. Он то и дело порывался куда-то бежать, что-то делать. Микула сидел рядом и оберегал дядю от резких движений. Неожиданно старик сел на лежанке и спросил племянника.

– Где Иван?

– Уехал Иван, – просто ответил тот.

– Без княжеского веления? Ох, все не к добру. Чую, нелегкие времена ждут наш род. Николка, дай мне слово, иначе не усну я спокойно.

Он стал требовать, чтобы Микула обязательно поклялся Святой церковью, всеми святыми, именем отца-матери, что никогда не поднимет руку на Ивана, не оборвет род Вельяминовых.

Микула, скрепя сердце, поклялся. И старик, ослабевший и состарившийся за этот вечер на десяток лет, повернулся лицом к стене и спокойно уснул. А Микула еще долго смотрел в ночь, вспоминая глаза брата, нутром чуя, что ежели все пойдет, как сегодня, клятвы дядиной ему не сдержать.

В год 6883 (1375) из Москвы приехали к великому князю Михаилу Иван Васильевич да Некомат на христианскую погибель, и на Федоровой неделе послал их в Орду.

«Рогожский летописец».

Русская зима уже вовсю входила в свои права, засыпая дороги, дома и целые города. Исключением была разве что Тверь. В те времена это был многолюдный город, столица сильнейшего княжества на Руси, столетиями оспаривавшего первенство за великое княжение с другими русскими городами. На Тверь шла широкая, и, несмотря на свежевыпавший снег, утоптанная дорога.

Нескончаемым потоком в обоих направлениях двигались по дороге возы с припасами, товарами. Шли люди все разных профессий – кузнецы, кожевники, торговые люди, скоморохи… На Рождество Христово в славной Твери готовились ярмарки, народные гуляния.

Среди этой пестрой толпы выделялись четыре всадника, которые и хотели бы быть неприметными, да угрюмых важных москвичей в серых плащах за версту можно было отличить от наряженных, разноцветных, простых тверичан.

Всадники торопились, то и дело обгоняя возы, криками разгоняя с дороги зазевавшихся пеших путников. Вскоре они подъехали к месту, с которого открывался вид на столичный град. Это был замечательный русский город-крепость, краса и гордость Тверского княжества. Посад перед городом был плотно заселен, трубы дымили так, что застилали полнеба. Далее, на высоком земляном валу располагалась деревянная стена из столетних дубов, сложенная крепко, надежно. Через каждые две сотни шагов в стене находились высокие каменные башни с самострелами. На башнях развевались стяги, и, если сильно приглядеться, можно было увидеть и ратников, несущих денно и нощно службу.

В глубине града виднелся высоченный княжий терем, также со стеной, да охраной.

Вид хорошо укрепленного города оставил благоприятное впечатление у Ивана Вельяминова и его слуг. Две недели потребовались им, чтобы добраться от Переяславля, где Иван самовольно оставил свою службу Великому князю, до главного соперника Москвы – Твери. Здесь он надеялся обрести сильного союзника в своей борьбе против Дмитрия.

Михаил Александрович, микулинский и тверской князь, один из младших сыновей Александра Михайловича Тверского, был уже немолод. Ему перевалило за сорок лет, но по манерам и обхождению выглядел гораздо старше своих. Виду он был тучного, страдал одышкой и всеми прелестями, какими награждает тело любителя праздной жизни. А может, виной тому было пристрастие к меду и вину? Впрочем, несмотря ни на что, он слыл добрым и любимым всеми князем.

Былые битвы с Московским княжеством, что сотню лет вели его деды и прадеды, остались в прошлом. По молодости Михаил знатно повоевал с Дмитрием вместе с мужем своей сестры литовским князем Ольгердом, но теперь, после Любутского мира он остался в одиночестве и понимал, что любая война с усилившейся Москвой станет для него последней.

До Рождества оставалось несколько дней, и Михаил с удовольствием занимался предпраздничными хлопотами. Принимал челобитчиков, выносил приговоры. Неожиданное известие о прибытии из Москвы Ивана Вельяминова застало его врасплох. Оно встревожило его, правда, не настолько, чтобы окружающие это заметили. По приказу князя спешно вывели из княжеской горницы людей да внесли яства. Михаил потчевал дорогого гостя, да спрашивал вкрадчиво.