Ирина Июльская - Летиция, или На осколках памяти

– Не ходи, дочка в школу, спи. От ученья одна тоска! Добра у нас хватит, приданного тебе хорошего дадим. Выйдешь замуж за Петю и будете с ним по гостям с гармошкой ходить! —

Ксения, вспоминая слова своей рано умершей матери, говорила:

– То-то я всю жизнь на гармошке играю. Эх, была бы я грамотной, не кайлом бы махала. —

Увесистую шкатулку с золотом украли, Петр ушел, и все… ничего у Ксюши не осталось, кроме как пойти вкалывать в депо, дома с хозяйством управляться и троих детей одной поднимать.

И, все же, на своей личной жизни Ксения крест не поставила, красоту не растеряла, фигуру не испортила и принарядиться любила. Займет-перезаймет, а понравившиеся туфли или платье купит. Одалживать бегала к сестрам-немкам, они охотно сужали ее деньгами. Возвращала долги Ксения всегда вовремя и свежие яйца от своих кур-несушек не забывала принести немкам в знак благодарности. Сестры, – старые ученые девы, любили иногда поговорить с неграмотной Ксенией, поражаясь ее природному уму и правильной речи. И, вправду, язык у Ксении был подвешен, а ее благородная внешность заставляла думать, что эта женщина не из простых и только, когда надо было прочитать какой-то документ и расписаться в нем, сразу обнаруживалась ее неграмотность. В 30-х годах многие взрослые пошли учиться на Ликбез. Ксения, тогда совсем молодая, решила тоже пойти учиться, купила тетрадки, ручки, карандаши, но кто-то из многочисленных детей в их дворе узнал и обсмеял взрослую тетеньку, которая, как и они пойдет в школу учиться. Тут Ксении не хватило ума или просто желания не обращать внимания на глупых недоростков и побороть в себе страх быть обсмеянной, а может просто домашний быт затянул и трое маленьких детей, так и осталась она неграмотной до конца жизни.

Детская жестокость и коварство поражают порой самого циничного и умудренного жизненным опытом взрослого. Нет, про моральных уродов, мучающих животных, писать не буду, но память хранит на себе зарубки, нестираемые даже по прошествии многих лет. Но не обо мне речь, хотя и у меня есть, что вспомнить. Эту историю из своего детства рассказала мне Тося Нечаева, восьмилетняя девчонка с бывшей окраины Москвы, что рядом с метро Динамо.

Это был, в свое время, дачный поселок Петровско-Разумовское, вплоть до 70-х годов прошлого века застроенный деревянными постройками с печным отоплением и удобствами во дворе. Имелся в нем немаленький пруд, где когда-то поили скот на пастбище. Его засыпали перед Олимпиадой-80. Даже не верится, что на памяти одной человеческой жизни так преобразилась Москва. Сейчас это один из современных и красивейших городов мира, изменившийся до неузнаваемости, но в нем еще остались крохотные островки из моего детства и даже детства моих родителей. В майские теплые дни, когда многие москвичи разъезжаются по дачам, город пустеет и жизнь в нем замедляет свой бег, я люблю пройтись по памятным местам и каждый раз вспоминаю строчки А. Арбузова из его пьесы «Таня»: «Детство продолжается, но уже без меня.»

Была у Тоси в детстве какая-то родственница, девчонка с рано проросшими ростками стервозности: мстительная и страшно завистливая – Шура. Нет, я вовсе не любительница штампа «маленькая сволочь», но как показала жизнь, есть и такие, причем с самого раннего возраста. Как-то, одна знакомая воспитательница детского сада сказала мне:

«Сразу видно из кого кто вырастет. Есть изначально испорченные дети. Наверное, наследственность такая и перевоспитать их невозможно, они могут притворяться кем угодно, но гены подлости сидят глубоко у них внутри и этого не вытравить.»

Как показала жизнь, она оказалась права. Шура из маленькой сволочи выросла в большую, или во взрослую, а потом и в старую, но все же сволочь.

Как я уже писала, росли дети тогда на улице, в близлежащих дворах. Детей было много, они образовывали собой тесные компании, в которых связи были порой покрепче родственных. Утаить что-то было невозможно, все жили на виду, а бабки на лавочках служили лучше всякого осведомителя, «сарафанное радио» работало тогда во всю. Случалось, что ссорились и дробились на враждующие между собой группировки. Все, как во взрослой жизни: были и сплетники, и даже наговоры с враньем, и обидные клички. Повзрослев и создав свои семьи, бывшие из «дворовых» детей передавали уже своим детям истории из их закончившегося детства. Так и тянулась цепочка преданий из поколения в поколение, и только переезд в другой, отдаленный район обрывал эту цепь.

Тосе на толкучке купили большую куклу – дорогую, немецкую, трофейную. У нее было красиво расписанное фарфоровое лицо с алыми губками и голубыми, будто вопрошающими глазами. Ручки-ножки тоже были из фарфора, в верхних частях они были из мягкой ткани нежно-розового цвета, которая крепилась к телу куклы, обеспечивая тем самым подвижность конечностей и возможность усаживать ее. Роскошное платье с кружевами и лентами, туфельки, а главное, две длинные косы делали из игрушки настоящий шедевр. Мать Тоси была в восторге, ей настолько понравилась кукла, что она не смогла удержаться и отдала за нее почти все деньги, предназначенные для совсем другой покупки. Видимо, мать, тем самым, реализовала и свою давнюю мечту из детства.

Домой вернулись обе счастливые. Старая бабушка только вздыхала и качала головой, глядя на дочь:

– Ты кому куклу купила? Радуешься больше, чем ребенок! —

Кукле нашли почетное место. Отныне она будет восседать на кровати, застеленной накрахмаленным покрывалом, среди сложенных горкой подушек в вышитых бабушкой и матерью наволочках. Мать запретила дочери выносить куклу во двор, опасаясь, что дети запачкают платье своими руками. А Тосе так хотелось похвалиться перед подружками! Ведь ни у кого из них нет такой, а только у нее одной!

И, вот, когда мать была на работе, Тося не утерпела и вынесла свою драгоценность во двор. Ее, конечно, тут же окружили со всех сторон девочки и каждой хотелось дотронуться до волос и платья заграничной диковинки. Тося, помнив слова матери, что до куклы нельзя дотрагиваться грязными руками, скрепя сердце, все же разрешила подругам потрогать и погладить ее блестящие косы орехового цвета. Когда, наконец, каждая из подружек прикоснулась к чудо-кукле, Тося решила от греха подальше отнести ее домой и посадить на отведенное ей место на кровати среди подушек до прихода матери с работы.

Слухами, как известно, земля полнится. На следующий день посмотреть на куклу собрались девчонки со всех окрестных дворов, пришлось снова выносить ее на всеобщее обозрение. Тосе нравились восхищенные возгласы подружек, она разрешила девочкам потрогать фарфоровое личико, платье и туфельки Светланы, так она назвала свою красавицу.