Евгений Петропавловский - Чингис-хан, божий пёс

– Бортэ, любимая! Наконец я тебя нашёл, хвала Вечному Небу!

Он жадно хватал ртом прохладный воздух ночи, и его грудь тяжело вздымалась.

– Тэмуджин, – прошептала она, крепко прижавшись щекой к его бедру. – Я знала, что ты не забудешь меня! Верила, что мы снова будем вместе!

Он спрыгнул с коня. Обнял Бортэ, приподнял её и закружил. А потом поставил наземь и, не выпуская из объятий, зашептал вновь обретённой жене на ухо – горячо, прерывисто:

– Никто больше не сможет растоптать наше счастье! Никому тебя не отдам! Даже если придётся погибнуть! Пусть так, всё равно! Ничего подобного с нами больше не повторится! Каждый день я готов! Сражаться и умирать! За тебя! Никому не отдам!

Она, немного отстранившись, взяла его лицо в ладони:

– Не надо, не говори так. Если ты погибнешь, то и я с тобой, Тэмуджин. Мне без тебя белый свет не мил.

– Нет-нет, Бортэ, не бойся, этого не случится! Поверь, я уже не тот, что прежде! Теперь всё будет хорошо, милая, вот увидишь! Что бы ни произошло, я сумею тебя защитить!

По щекам обоих катились слёзы, и Тэмуджин думал о том, что отныне он должен будет крепко держать свою жизнь в узде. Крепко держать, железной рукою. Не только свою, но и жизнь Бортэ, и жизни своих родичей, и нукеров, и множества других людей. Только так, и никак иначе.

А сейчас Бортэ была рядом. Полная света и нерастраченных чувств, она вернулась к нему. И Тэмуджин увлёк её за собою – как можно скорее, нетерпеливо и неотвратимо – подальше от людских глаз.

…Чильгир-Боко был позабыт, словно его никогда не существовало на свете. Он ничего не значил в эти счастливые мгновения ни для Тэмуджина, ни для Бортэ.

Однако, вернувшись к стержню событий, мы увидели бы его мчавшимся на возке в растерянных чувствах и бешено изрыгающим ругательства. После чего Чильгир-Боко, решившись наконец расстаться с награбленным имуществом, тоже спрыгнул наземь с возка – и пустился наутёк что было духу.

Звёзды равнодушно взирали на него сквозь оголённые кроны деревьев, а он, не поднимая головы, смотрел себе под ноги – боялся споткнуться. Боялся преследования. Боялся смерти. Верно говорят: жизни человека есть предел, а его страхам нет конца и края.

Его никто не преследовал, однако Чильгир-Боко всё бежал и бежал, объятый тьмой и трепетом. Ночь стелилась ему под ноги, хлестала упругими ветвями по лицу, рассекала кожу – и кровь струилась по лбу, щекам и подбородку, смешиваясь с потом.

Звёзды постепенно тускнели, и луна близилась к завершению своего пути по небосводу, а он всё бежал, точно перепуганный заяц.

Плутая между стволами деревьев, с треском продираясь сквозь кусты и нагромождения валежника, Чильгир-Боко мчался по лесу, не смея остановиться. От усталости он не чуял под собою ног; у него рябило в глазах и толчки пульса отдавались гулкими ударами в висках и затылке; но Чильгир-Боко продолжал свой отчаянный бег до самого рассвета. А когда последние силы оставили его, он свалился на влажной от растаявшего снега травяной поляне – закрыл глаза и мгновенно уснул как убитый, ибо усталый сон не разбирает постели.

Жизнь беглеца была спасена.

***

Когда Чильгир-Боко проснулся, звёзды давно попрятались в свои небесные норы, а солнце стояло в зените.

Он сел на сырой траве и кратковременно застыл в неподвижности – лишь беззвучно шевелил сухими губами, точно вышёптывая шаманское заклятие от пагубного морока. А затем встряхнул головой и поклялся себе никогда больше не вспоминать ни о Бортэ, холодной и злоязыкой, как ведьма-шулма и лиса-оборотень вместе взятые, ни о Тэмуджине, мстительном и непобедимом, как чёрный мангус 37 37 Мангусы – мифические чудовища: огромные, змееподобные, многоголовые. , которого не берут ни меч, ни пламя, и одолеть коего можно лишь прибегнув к волшебству.

Неподалёку журчал ручей. Чильгир-Боко спустился к нему: кряхтя, опустился на колени и долго омывал распухшее лицо студёной водой, черпая её сложенными «лодочкой» ладонями. Словно старался вместе с засохшей кровью смыть с себя весь ужас прошедшей ночи. Затем напился из ручья и, воздев очи горе, возблагодарил Вечное Синее Небо за дарованное ему спасение. Внезапно налетевший порыв ветра зашелестел в кронах деревьев, сбивая с них остатки жёлтой и багряной листвы, и в этом Чильгир усмотрел добрый знак: смертная тень не настигла его, миновала стороной, унеслась по ветру вместе с листвой чужих загубленных жизней, и более ничто ему не угрожало. Но всё же медлить в опасном месте не стоило. И Чильгир-Боко побрёл на север, в страну Баргуджинскую 38 38 Баргуджинская страна – район Саян и озера Байкал. . (Туда же, спустившись вниз вдоль течения Селенги, бежали Тохтоа-беки и Даир-Усун с небольшим числом соплеменников. Их долго гнали, рубили и забирали в плен. Немногим посчастливилось уцелеть после ночного побоища).

…А Хаатай-Дармале не повезло: его изловили и на аркане приволокли к Тэмуджину. Тот подъехал на коне к предводителю хаат-меркитов и плюнул ему в лицо. А потом распорядился:

– Наденьте ему на шею кангу и отведите в наш нутуг, к Бурхан-Халдуну. Пусть все увидят, какой позор ждёт любого, кто желает унизить меня.

Краток миг торжества, но столь сладок, что нельзя его сравнить более ни с чем в жизни воина!

***

Долго не возвращался Бельгутей, преследовавший врага во главе большого отряда тайджиутов. Он разыскивал свою мать, и чем дальше забирался в тайгу, тем бóльшая злоба охватывала его. И эта злоба перерастала в отчаяние, ибо ему нигде не удавалось найти Сочихэл.

Наконец один из пленных меркитов указал Бельгутею аил 39 39 Аил – кочевой двор. , в котором находилась его мать. Там Сочихэл жила со своим новым мужем, которому она досталась после пленения. Бельгутей развернул свой отряд в указанном направлении и велел тайджиутам гнать во весь опор.

Времени на сборы у меркитов не было: побросав свои юрты и возы с добром, они бросились спасаться бегством.

– Ты можешь остаться, – обратился к Сочихэл её новый супруг, вскочив в седло. – Я ведь не знаю даже, удастся ли мне сохранить собственную голову на плечах.

– Нет, я не хочу оставаться, – решительно ответила она, тоже усаживаясь на коня. – Поеду с тобой, и будь что будет. Тэмуджин убил одного моего сына, а другой служит ему как преданный пёс. Теперь у меня нет никого, кроме тебя!

Они пустили коней вскачь – и едва успели скрыться в тайге, когда тайджиуты ворвались в аил.

Спешившись, Бельгутей обнажил меч. И – готовый зарубить любого, кто встанет у него на пути – заметался из юрты в юрту, разыскивая мать:

– Сочихэл-эке! – звал он. – Я пришёл за тобой!

Но ответом ему была тишина. Аил опустел. Нерешительно показались из юрт лишь несколько пожилых индже и боголов, одетых а грязные обноски: спасая свои жизни, меркиты бросили их за ненадобностью… И – кто знает? – быть может, догнали в тайге мать-беглянку приглушённые расстоянием крики сына: