Нина Молева - Ошибка канцлера

– Теперь это просто необходимо. Убежден, нам еще не раз придется сталкиваться с герцогиней Мекленбургской, и никто не знает, какого влияния при дворе она сумеет достичь.

– Итак, весела. Очень любит общество. Чрезвычайно говорлива. В разговоре неосторожна и небрежна в выражениях. Никогда не признаёт своих ошибок и, несмотря ни на что, до конца настаивает на них. Невнимательна к собеседникам и никогда не прислушивается к чужим мнениям. Склонна к увлечениям, но легко переносит разочарования в любви.

Любовники оставляют ее первыми. В числе фаворитов князь Борис Туркестанский, князь Белосельский-Белозерский, князь… Пожалуй, этот список можно не продолжать.

– Признаю вашу правоту. С таким досье трудно рассчитывать на большое число серьезных сторонников. Но остается Прасковья.

– Младшая из сестер. Вот в отношении нее роковую роль сыграл как раз ее муж, тем более вполне законный, тем более отец ее сына, которому около шести лет. Избрание Прасковьи было бы избранием на престол Дмитриева-Мамонова.

– Он так нелюбим в России?

– Нет, не то. Семья Дмитриевых-Мамоновых древняя, но недостаточно знатная, чтобы ей уступили дорогу другие более аристократические и влиятельные семьи.

– Дворянские междоусобицы?

– Вот именно, милорд. У Дмитриева-Мамонова был единственный выход – составить себе и жене партию среди беднейших дворян и офицеров и подняться к власти на их амбициях и надеждах. Он не позаботился об этом заблаговременно, Прасковье же подобная задача была не под силу.

– А царевна имела это в виду?

– Она единственная из всех имела и немало сделала. Если бы не приезд в Москву такого множества дворян из провинций, которых привлекли предполагавшиеся свадебные торжества Петра II, – эта женщина могла бы выиграть.

– Опять предположения! Надо иметь в виду ее возможности и честолюбие на будущее, а пока вернемся к новой царице. Итак, выбор пал на Анну.

– Именно отлученную от жизни русских столиц и двора, именно стесненную в материальных средствах, именно лишенную всякой партии и сторонников в России, именно незамужнюю.

– Кандидатура на исполнительницу чужой воли?

– Конечно. Ей ли сопротивляться решениям и условиям Верховного Тайного совета.

– Эти условия уже нам известны?

– Пока нет. Но надо думать, Алексей Бестужев сумеет их нам в самое ближайшее время передать.

– Мамка, мамка, куда подевалась, мамка! Да скорее же ты! Когда надо, век не докличешься!

– Бегу, ясынька, бегу! Случилось, што ль, чего?

– Мамка, в царицы меня выбирают в Москве, государыней ставят!

– Чтой-то ты, голубушка, в себе ли – в какие царицы?

– В наши, в русские! Верховники в совете тайном на мне сошлись, что мне императрицей быть, мне, мамка!

– Господи! А нету ли обману тут какого? Сразу и в царицы? С чего бы, матушка?

– Да верно, верно все, мамынька! Павел Иваныч Ягужинский тайно нарочного своего прислал упредить, приготовить. Вон он – на кухню послала. Поест – и в обратную дорогу, чтоб никто не видел.

– Ой, ну дай ему господь всех благ, хорошему человеку. Только как можно на кухне-то, Аннушка! С такой вестью в парадных горницах принимать надо, одаривать. Радость-то, радость какая, как во сне!

– Еще чего, в парадных горницах! Совсем, мамка, соображение потеряла – нарочного, да в царицыных покоях.

– Ну уж сразу и царицыных. Ты доживи, покуда настоящие послы приедут, в ноги поклонятся, просить станут, да и того мало. Еще до Москвы доехать надоть, в собор Успенский войти. Вот как скипетр да яблоко державное в белы рученьки возьмешь, тогда и толкуй о царицыных покоях. А покамест молчи. Счастье-то, оно пугливое, враз улетит – ищи свищи, не отыщешь. А щедрость твоя, царевна, окупится, еще как окупится. Ведь первый человек от тебя, царицы-то, в Москву поедет, сказывать станет. Ой, не скупись, Анна Иоанновна, еще успеешь, бог даст, казну царскую считать, а сейчас из последних грошей да по-царски одари. У самой нет, я за тебя все, что припрятала, отдам. Да случилось-то все как, скажи.

– Сама толком не знаю. Вроде хотели Долгорукие после смерти племянника невесту его невенчанную царицей объявить, словно сердцем чуяли, титул ей такой дали – государыня-невеста, завещание сочинили.

– Сами?

– Сами.

– Во бесстрашные, во бессовестные!

– Погоди ты! Сочиняли да не досочинили, в раздор пришли, про что, значит, в завещании писать.

– Знамо дело, каждому куска пожирней хочется.

– Еще как хочется. До престолу-то им ступеньки одной не хватало – ведь в день, что свадьбу назначили, племянник-то помер. А тут другие верховники спохватилися. Раз промеж Долгоруких согласья нет, чего с ними силами не потягаться. И потягались. Так и объявили: мол, никакой государыне-невесте в царицах не бывать, а выбирать, мол, только из дому царского. Вот меня и выкликнули.

– А Елизавета Петровна как же?

– А тебе-то что за печаль? С чего это ты к ней в заступницы пошла?

– Глупостей-то, дитятко, не городи: за нее вон как солдаты стоят, за отцовскую-то кровь. Быть того не может, чтоб разговора о ней не было.

– Был, был, да только она сама даже в Москву приехать не соизволила, в слободе своей заперлась, робенка, сказывают, родила.

– И ты родила. Так что ж за резон от того свое счастье упускать. Баба и не раз, и не два родит, такая уж у нее доля, а престол раз мелькнет, потом разве сниться будет.

– Не захотели ее верховники, даже слушать про нее не стали. Только меня захотели. Кондиции для меня составили.

– Это еще что такое?

– Ну указ такой, что мне делать, а что им – Верховному совету. Если соглашусь, быть мне царицей, если нет…

– Какое еще «нет», с ума, что ли, спятила?

– Да вот Ернест Карлыч.

– Чего – Ернест Карлыч?

– Говорит, посмотреть надо, подумать. А я как сказать ему, не знаю.

– Чего ему смотреть, не его, Бирона, на царство выбирают, чего ему думать, когда тебе государыней становиться. Ишь думатель какой чужим коштом сыскался. И не вздумай тянуть, Анна Иоанновна, не упусти своего часу – не повторится.

– Да он, мамка, будто сердцем чует – первым словом там, чтоб мне без него в Москву ехать.

– И поезжай без него, эко дело!

– Обещаться я должна, что не возьму его совсем, чтоб жить мне в России без него.

– Так не проживешь, что ли? Еще как проживешь! Все равно, какой он Ивану Ивановичу-то отец: ни дите про то знать не будет, ни кто другой. Уж мы секрет-то убережем, а дите твое взрастим как надо.

– Да я не про то.

– Так про что? Аль думаешь, в России дворян мало, молодых да пригожих, только глазом моргни, каждый царицу утешить за счастье почтет.

– Не поверю я никому, мамка, нипочем не поверю! Может, и он такой, да с малого начинал, не на большое льстился. Да и привыкла я к нему, ненадобен мне другой. Слышь, ненадобен!