Нина Молева - Ошибка канцлера

Вот видишь, дорогая, я начинаю касаться государственных дел, к которым не имею решительно никакой склонности. Что делать, всему виною московская скука. Подчас она становится невыносимой, хотя ее очень скрашивает единственное подлинное увлечение императрицы – музыка и театр, о которых она не устает хлопотать. Даже у очень сильных людей можно найти ахиллесову пяту, для Анны она в сцене.

– Знаешь, для чего позвала-то тебя, Варфоломей Варфоломеич?

– Я счастлив, что вы вспомнили о вашем покорном слуге, ваше императорское величество.

– Да как же мне про тебя-то не помнить, граф. Строил ты для меня в Митаве, во всей империи теперь строить будешь, чтоб на всю Европу шла слава о наших дворцах, слышишь, Варфоломей Варфоломеич? Ни на чем высчитывать да прикидывать не будем. Себе ты копейки лишней не возьмешь – знаю тебя, а для дела не жалей, прямо у меня проси.

– Благодарю вас, ваше величество.

– И благодарить не на чем, господин баудиректор. Ведать будешь всеми архитектурными делами Канцелярии от строениев. Но до того дело еще дойдет, а пока займись театром здесь, в Москве. На Красной площади прямо и ставь, да чтоб огромный, чтоб в Европе такого не бывало. Мне маленьких-то, как у государя Петра Алексеевича, не надобно.

– Как прикажете, ваше величество. Но если огромный, скажем, на тысячу мест…

– Мало, мало, граф, больше давай. В Комедийной-то хоромине петровской, сказывали, сотни четыре народу помещалось, так мне чтоб в десять раз больше. Сообразишь, Варфоломей Варфоломеич? И чтоб быстро было. Знаю, знаю, скажешь, материал подобрать, людей согнать, а ты другое пойми: вон сколько было царей-то, а не успела Анна Иоанновна на трон вступить, получай Москва подарок – театр невиданный, красоты неслыханной. Ты не думай, он не сейчас мне на ум пришел. О нем со свадьбы своей мечтала, не чаяла, что доживу.

– Ваше величество, я пытаюсь сразу прикинуть. Это нужно с ярусами, с ложами, партер просторный, иначе места будет маловато.

– Ярусами, говоришь? Так еще лучше. Ты рассказывай, а я послушаю, рисовать-то успеешь, придет черед. На словах сначала условимся.

– Я полагаю, ваше величество, лучше всего тысячи на три мест. Поставим, если согласие ваше будет, на склоне холма, чтобы вход с Красной площади, рядом с Никольскими воротами Кремля, бок о бок с зимним Анненгофом. Место для виду выгодное.

– Гляди, как славно придумал! Молодец ты, граф, право слово, молодец. Только чтоб вход с лестницами широкими, с резьбой.

– Непременно, ваше величество. Лестницы в два марша развернем, двери высокие, а за ними сразу зал и театр самый. Простор такой, что дух захватит. А на ярусы хошь снаружи, хошь из зала по лестницам деревянным подняться можно. С улицы-то попроще, а изнутри резные.

– Все из дерева делать будешь?

– Да ведь из дерева только скоро и получиться может. С каменщиками работу затянем. Но первый этаж непременно из камня – прочнее будет, да и надо там печи разместить для топки: воздух горячий из-под пола пускать станем.

– Ты и о мебели позаботься. Пусть сей же час начинают делать. И о театре – тынки там всякие, машины, плошки, шандалы для свету. Место для оркестра попросторней сделай.

– Много ли, ваше величество, двадцати музыкантам надо!

– Почему это двадцати? С чего взял, граф? Мне и музыкантов нужно много, как ни у кого из государей. Так что уж ты на полсотни с запасом делай. И чтоб хору свободно стоять – певчих-то человек полтораста будет. Сегодня же распоряжусь, чтоб музыкантов в штат набирали, а певчие из хора пойдут – научатся. Так когда поспеть-то сможешь, Варфоломей Варфоломеич?

– Ваше величество, поверьте, быстрее чем к следующему году не успеть, хоть без остановки строить будем.

– Полгода, значит, ждать придется. Долгонько! Правда, что раньше и впрямь не успеть. Так сегодня и начинай, а я Бирону распоряжусь, чтоб во всем тебе помогал да жалованье хорошее положил. Баудиректору императрицы всероссийской иначе негоже.

– Растрелли передал мне ваш приказ, государыня. Театр на Красной площади – может, разумнее было бы в Петербурге?

– А ты меня не торопи в Петербург ехать, сама соображу. И там театр построим, придет время. Варфоломей Варфоломеич и там без работы не будет. Чему дивишься-то?

– Да вот уж второй разговор у вас сегодня, государыня, без вашего обер-камергера. Вроде я вам ни к чему и ненадобен.

– А чего тебе о театре толковать – тебя в него силком не затянешь, по своей воле не пойдешь.

– Но я имел в виду и вашу аудиенцию Бестужеву.

– А, ты про это. И тут тебе дела нет: Бестужев про племянника моего рассказывал, я ему поклон зятюшке герцогу Голштинскому передавала.

– А что ему за нужда ехать в Киль – ведь по вашему же приказу. С каких пор вы герцога Голштинского за родственника почитать стали, житьем-бытьем его интересоваться?

– А чего мне с ним делить? Худой мир лучше доброй ссоры, да и сынок его к российскому престолу самое прямое отношение имеет. Сам же говорил – о наследнике беспокоиться надо.

– Не о нем же!

– О нем, не о нем – позже разбираться станем, а пока политес обычный не помешает.

– Никогда не замечал за вами, государыня, такой предусмотрительности.

– От тебя же учусь, Ернест Карлыч, по твоим советам – добрым ли, злым, время покажет.

– Что вы теперь захотите – Бестужева перевесть ко двору?

– Зачем же, пусть на старом месте послужит.

Комната была почти уютной. Квадратная. Со старательно навощенным полом. Диванчик с валиками под наглаженным чехлом. На полочке фотографии солдат («Сыновья!»). Витая этажерка с книгами под белой салфеткой. Кружевная вязаная скатерть на столе под низко опущенным оранжевым абажуром. История – ее, конечно, здесь не было. Было другое и не менее важное – желание хозяина поделиться всем, что знал.

«Не встречалась вам, говорите, книжечка. Может, и в самом деле в библиотеки не попала. Маленькая, невидная, тиража небольшого. Сколько обычно печатали? Сто – двести штук Ведь деньги на нее одна благотворительница давала – купчиха местная. На ремонт. И на издание. Церковь чуть не весь прошлый век без поновления стояла: прихода почти нет, средств набрать неоткуда. Так она сумму некоторую определила, но только на устройство отопления духового и на книжечку. Благодарственную – чтоб о ее даре речь шла. Так часто делали. Запропаститься книжечка могла: в книжных лавках отнюдь не бывала. Да вы не огорчайтесь – выход для вас, думается, все равно есть. Помнится, Парусников говаривал, что труд свой по статье газетной писал. Сам к истории не прилежал, так и искать бы не стал. Не скажу только, за какой год и в какой газете статья. Скоре всего, в „Московских ведомостях“ годах в пятидесятых».