Юрий Емельянов - Прибалтика. Между двух миров

Правда, рост товарности помещичьих хозяйств сопровождался усилением эксплуатации крестьян. Как и прежде классовый гнет сопровождался с национальным. В результате этого, как отмечал историк Ниголь Андерзен: "начиная с 1840 года, среди крестьян южной Эстонии происходили брожения, принимавшие форму стремления к православию". В Южной Эстонии до 17% крестьян приняло православие. В 40-х годах в Лифляндии православие приняли 75 тысяч крестьян.

Подлинной целью смены конфессии, считал Н. Андерзен, являлось "наивное… стремление вместе с "немецкой верой" сбросить с себя и зависимость от немецких помещиков". Но помимо чисто символического освобождения от религиозного единства с их вековыми угнетателями, были очевидно и практические цели такой смены веры.

Во-первых, переход в православие облегчал интеграцию эстонцев и латышей в российское общество, их переселение в другие части России. "Эстонцы массово переселяются в Россию, а именно— в Петербург и Псковскую губернию», – констатировал без особого беспокойства по этому поводу видный эстонский просветитель Якоб Хурт, добавляя, что «земля… от этого, надо сказать, не захирела". (Не исключено, что многие из тех, кто затем в 60— 80-е годы XX века переехали в Эстонию из Псковской области и рассматривались как «мигранты», были потомками коренных эстонских крестьян.)

Во-вторых, как отмечали западные историки – выходцы из Прибалтики Р. Мисиунас и Р. Таагепера, "распространение русской православной веры оказалось весьма успешным среди крестьянства в ряде округов, и это явилось противовесом для лютеранской церкви, в которой господствовали немцы. Соревнование между двумя церквами способствовало расширению публикаций на латышском и эстонском". Власти гораздо охотнее поддерживали публикацию православной литературы на этих языках, чем распространение протестантских изданий на немецком.

В-третьих, принятие православия было свидетельством лояльности к существовавшему строю, особенно заметной на фоне бунтарства католиков в Польше и Литве. Характерно, что даже во время волнений крестьяне Лифляндии, в отличие от крестьян Польши и Литвы, не занимались физическим уничтожением полицейских и солдат, а обращались со смиренными посланиями к царю. Так в ходе крестьянских выступлений на юге Эстонии (в Лифляндии) в 1864 году в петициях царю выдвигались предложения об упразднении власти немецких помещиков над местными крестьянами, о свободе передвижения крестьян, о применении в Лифляндии единых законов Российского государства в отношении Эстляндии и Лифляндии, о светском обучении и преподавании русского языка в школах.

Не удивительно, что российское правительство все более благосклонно рассматривало проблемы православных эстонцев, латышей и латгальцев в их противостоянии против помещиков-немцев, придерживавшихся лютеранства, и польских помещиков-католиков в Латгалии. В 1849 году был опубликован временный закон о лифляндских крестьянах, который позволял продажу им земли. Р. Мисиунас и Р. Таагепера, утверждали, что "политика, проводившаяся царским правительством, была направлена прежде всего против местных элит и таким образом невольно способствовала появлению новых крестьянских наций.. Была повернута вспять тенденция, которая господствовала в течение пяти веков".

Новым свидетельством стремления царского правительства покончить с господством немцев в крае стал закон 1866 года о волостном управлении, избавивший крестьян от мелочной опеки со стороны власти баронов. Были осуществлены и реформы в управлении городами, цеховой организации. Политика правительства невольно способствовала ликвидации монопольного положения немцев в городах Прибалтики. Как отмечали Р. Мисиунас и Р. Таагапера, "упразднение принудительного членства в гильдиях среди городских ремесленников позволило эстонским и латвийским крестьянам селиться в городах, где до сих пор господствовали немцы".

Между тем города в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии бурно росли и развивались. С 1863 году по 1897 год городское население в трех прибалтийских губерниях почти утроилось с 209,7 тысяч человек до 605,4 тысяч.

Рост городского населения сопровождался быстрым увеличением промышленных предприятий. В 20-х – 30-х годах XIX века в Эстляндии были основаны крупные фабрики (Нарвская в 1822 г., Хийц-Кярдлаская в 1829 – 31 гг., Синдиская в 1834 г., Тартуская в 1839 г.). В 1857 году в Нарве была основана Кренгольмская мануфактура. Во второй половине века в Таллине возникли крупные машиностроительные заводы (Виганд в 1859 г., Крулль в 1865 г., железнодорожные мастерские в 1870 г., Лаусман в 1881 г..) В Эстляндии появилась цементная промышленность. Таллин превратился в крупный порт России, занявший 4-е место в империи по внешнеторговому обороту. Важным портом по экспорту льна стал Пярну. Прибалтийские порты Прибалтики теперь были связаны с внутренними районами России железнодорожной сетью.

Быстро развивалась промышленность в Лифляндии, особенно в Риге, превратившейся в один из важнейших центров внутренней и внешней торговли России. Через Рига шла половина экспорта льна России, значительная часть вывоза пеньки, хлеба и лесных материалов. Очевидно, что через Ригу шел поток основных предметов традиционного российского экспорта. В Риге было сосредоточено 70% промышленного производства Латвии.

Опираясь на поддержку местного немецкого баронско-юнкерского капитала, в Прибалтике укреплялись германские компании. Во второй половине XIX века в Эстонии были построены целлюлозно-бумажные, цементные, стекольные, фанерные и другие заводы, винокуренные предприятия, созданы лесопильни, торфоразработки, принадлежавшие зарубежным немцам. В Риге строились металлообрабатывающие, вагоностроительные и химические предприятия с участием германского капитала.

В то же время по мере роста городов и промышленности в Эстонии и Латвии происходило увеличение численности эстонцев и латышей в городском населении. В 1871 году более 50 процентов населения Таллина уже составляли эстонцы, а к 1897 году их доля достигла 63% (немцы составляли 16% населения Таллина, русские также 16%). В эти же годы доля латышей в Риге возросла с 23 до 42%.

Р. Мисуинас и Р. Таагапера писали: "Урбанизация сопровождалась расширением образования на родных языках. К концу XIX века эти балтийские провинции (Лифляндия, Курляндия, Эстляндия) были уникальны в Российской империи тем, что в них фактически была ликвидирована неграмотность".

XIX век был отмечен в Эстонии и Латвии подъемом национальных культур и национального самосознания народов этих стран. В 1820 году вышла в свет первая эстонская газета. Появляются первые произведения молодой эстонской литературы. Н. Андрезен писал: "Студент Кристоян Як Петерсон… написал ряд стихотворений, прославляющих природу Эстонии и эстонский язык… Учитель Суве Ян… печатал рассказы о дружественном русском народе и о героизме солдат-эстонцев, участвовавших в русской армии".