Дени Брант - Миртаит из Трапезунда

Я же был сыт и доволен. Растянувшись на мягком соломенном тюфяке, я закрыл глаза и мгновенно провалился в глубокий безмятежный сон.

Проснулся я ранним утром следующего дня. Оглядевшись, я увидел, что наши попутчики с корабля по-прежнему крепко спят, а вот лежак Ливадина пустует.

С осторожностью я спустился вниз и, выглянув из ворот конюшни, увидел своего господина. Ливадин стоял на парадном крыльце, ведущем во дворец, и разговаривал с императорскими стражниками. Догадавшись, что мой учитель с самого утра пытается получить аудиенцию у императора Василия, я мысленно пожелал ему удачи.

За моей спиной послышалось бодрое лошадиное ржание. Я обернулся, с любопытством разглядывая императорскую конюшню. Стойла лошадей оказались расположены только на одной ее стороне, а именно там, где конюшня вплотную прилегала к восточной крепостной стене Цитадели. Неспешно я двинулся мимо лошадей, которые живо мотали своими головами, как будто приветствуя меня.

Невольно я вспомнил о своем отце. В нашем доме, который располагался в пригороде Константинополя, тоже была конюшня. Однако к моменту, когда я стал достаточно взрослым, чтобы запомнить хоть что-нибудь, в ней оставались всего-навсего две рыжие клячи, которые мало походили на настоящих лошадей.

Кони императора были совсем другими: породистыми, сильными и красивыми. Поневоле я залюбовался ими. Гнедые, вороные, серые: шкура лошадей ослепительно блестела и искрилась в лучах солнечного света, обильно проникавшего в конюшню сквозь щели деревянных стен.

В самом большом стойле, будто специально отделенном от всех остальных, я увидел крупного вороного жеребца с длинной пепельно-черной гривой. Он был мощный, с развитой грудной клеткой и мускулатурой. Конь мордой потянулся ко мне, и я медленно протянул к нему свою руку.

– Осторожно, господин, – раздался голос за моей спиной. – Маргос 31 31 Маргос – неистовый (в переводе с греч. языка). – боевой конь императора. Он кусается.

Мне едва удалось одернуть руку, прежде чем Маргос действительно попытался ухватить меня за палец. Жеребец недовольно фыркнул и отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес.

Я обернулся к говорящему. Передо мной стоял парень примерно моего роста, но намного шире в плечах. Он был загорелый и с глубоко посаженными глазами, над которыми нависали густые, сросшиеся на переносице брови. Все во внешнем облике парня выдавало в нем потомка горцев, которые, как я узнал немногим позже, исконно жили в горах к востоку от Трапезунда.

– Маргос обучен атаковать врага, – пояснил мне загорелый парень.

– Но ведь я ему не враг, – искренне возмутился я.

– Маргос тебя не знает, господин, – добродушно улыбнулся мне потомок горцев. – Меня зовут Агван. Я – помощник конюха.

– Филат, – назвал я конюху свое имя. – И прошу тебя, не называй меня господином.

Агван кивнул, как мне показалось, с облегчением, потому как я не оказался важным и напыщенным молодым господином, которому непременно следует во всем угождать.

– Ты приехал из Константинополя? – догадался парень и без малейшего стеснения принялся меня расспрашивать. – Я видел вчера ромейскую принцессу. Она такая молодая. Сколько ей лет?

– Тринадцать, – ответил я, отметив простую и бесхитростную речь своего нового знакомого, которому явно не приходилось просиживать многие годы за нудным учением, как мне.

– Я думал, что принцессе не больше десяти, – растерянно почесал затылок Агван.

Такова была ромейская традиция. Брачный возраст девушек начинался в тринадцать лет, но принцесс, в соответствии с политическими замыслами их царственных отцов, могли выдавать замуж и в более раннем возрасте. При этом женихами часто становились взрослые мужчины, которые иногда были в несколько раз старше своих невест.

– Принцесса намного взрослее, чем может показаться на первый взгляд, – заметил я конюху, вспомнив, как решительно девушка вчера спускалась с трапа корабля, прибыв в незнакомый ей город. – А император Трапезунда разве не молод и нехорош собой?

– Император Василий – самый храбрый и великодушный правитель из всех. Но я не знаю, сколько ему лет.

Я подумал, раз мой учитель Ливадин является другом императора Василия, то они должны были быть примерно одного возраста. А значит, им обоим было около тридцати лет от роду.

– Мне доводилось слышать, что в городе Трапезунде есть улицы, вымощенные золотом и серебром, – решил я переменить тему и расспросить конюха о том, что меня интересовало намного больше, нежели возраст императора и его невесты.

– О нет, таких чудес у нас нет, – с ходу расстроил меня Агван.

– Получается, что в Трапезунде нет никаких удивительных богатств?

– Почему же, есть. Ты слышал о сокровище дракона?

– О сокровище дракона? – удивленно переспросил я. – Нет.

– С незапамятных времен в горах на севере жил настоящий, пышущий огнем, дракон, – не иначе как начал пересказывать мне Агван какое-то местное сказание. – А потом его убил отец нашего императора.

– И когда именно был убит дракон? – с сомнением в голосе поинтересовался я.

– Давно, очень давно, – заверил меня Агван – Еще до моего рождения. Лет так двадцать назад.

– Не так уж и давно, – усмехнулся я. – И что же, сокровище по-прежнему спрятано где-то в горах? Если так, то почему его никто не разыскивает?

– Дракон хранил свои богатства в тайном месте, и только тот, кто заслуживает сокровище дракона, сможет его отыскать, – само собой разумеющимся тоном сообщил мне Агван.

– Ты рассказываешь мне сказки для маленьких детей, – продолжил сомневаться я.

– Нет, я говорю сущую правду! Вот тебе крест! – не сдавался Агван и для пущей убедительности перекрестился три раза.

– Почему тогда отец императора Василия, убив дракона, не взял сокровище себе?

– Император был и так богат, – пожал плечами конюх. – Он хотел получить славу истребителя дракона, а не его богатства.

Я настолько увлеченно слушал историю Агвана о сокровище дракона, что не заметил, как на конюшню вернулся Ливадин.

– Вот ты где, мой мальчик! – окликнул меня учитель. – Мы с тобой отправляемся на прием к императору Василию! Иди за мной!

– Прямо сейчас? К императору? – разволновался я.

– Да, – подтвердил Ливадин, радостно сотрясая в своих руках несколько увесистых свитков. – И поторопись, Филат. Нельзя заставлять императора нас ждать.

Следом за Ливадином я вышел на дворцовую площадь. С удовлетворением я подметил, что сегодня мой учитель был бодр и весел, а от морского недомогания, которым он промаялся последние десять дней, не осталось ни единого следа. В глаза бросались лишь излишняя худоба Ливадина и бледность его лица, хотя, сколько я себя помнил, мой учитель всегда выглядел немного изможденным.