Оксана Меджидова - Печаль не покинет Заиру

© Оксана Меджидова, 2021

ISBN 978-5-0055-4160-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выражаю благодарность

Валерии Биткиновой за поддержку идеи книги. И за проделанную редакторскую работу.

Оксана Меджидова (Кухмазова)

В основу книги легли реальные события. Присутствует вымысел автора.

Печаль не покинет Заиру

По сей день никто доподлинно не знает, где произошла эта история. Известно только, что случилась она в одном из дагестанских аулов.

Затерявшийся среди высоких гор, прижался тот аул, как младенец, к крутым подножьям гор, устремился вниз к бурной реке Чирагчай и остановился у крутого обрыва. На том самом месте давным-давно выстроил дом для своего большого семейства Мустафа. День и ночь он строгал, тесал, месил глину, таскал скалистые камни. И выстроил большой двухэтажный прочный дом. Мустафа оградил его каменной стеной и высадил на самом краю обрыва огромный сад. И был необычайно красив тот сад: от рубиновых плодов граната в изумрудной листве – кружилась голова.

Аул не знал лучше сада, чем у деда Мустафы! Яблоки, груши, айва, слива, орех фундук заполняли закрома в подвале дома. По странному закону природы в нем плодоносили даже самые, на первый взгляд, слабые деревья.

Здоровый тухум (в переводе с лезгинского языка – род) Мустафы плодился не хуже сада. В его доме всегда звучал детский смех. А двери были открыты для гостей, приглашая к широким столам, щедро заставленным угощениями его женой. Часто жители аула захаживали к мудрому Мустафе за советом или разрешением важного дела. И стал вскоре Мустафа зваться старейшиной в своем ауле.

Осталось позади много лет – канул в прошлое дед Мустафа, уйдя в мир иной спокойно, во сне. Один за одним, вслед за ним пошли сыновья и их сыновья. Остался последний, нареченный именем прадеда – Мустафа.

Тот Мустафа был чабаном. В связке ближайших аулов знали один факт: Мустафа всегда шел впереди своей отары, и овцы послушно шли за ним. По примеру отца, главных овец (ведущих) чабан приучал к себе, подкармливал хлебом. Животные держались близко к своему хозяину и были ориентиром для всей отары. Много лет Мустафа берег овец от волков, медведей и непогоды, находил для них сочные луга. Небольшую отару из трехсот (редко – чуть больше) барашков, вверенных ему одноаульцами, отгонял он летом в горы – туда, где много травы, не так жарко, где в скалах есть пещеры, которые служили загонами. А ближе к зиме спускал в низины – к нетронутым лугам. И каждый день была у него забота – выдаивать овец и из молока делать сыр. В скалах, близ пастбищ, чабан хранил нехитрую посуду: старенькие, местами помятые ведра и котелки. С усердием и свойственной ему медлительностью Мустафа превращал молоко в сыр, руководствуясь старинным рецептом. Люди из ближайшего окружения знали, что Мустафа добавлял в сыр травы, но какие именно – не ведали. Много раз, шутя, одноаульцы пытались узнать секрет его вкусного сыра. Но любопытным Мустафа, также отшучиваясь, отвечал: «Любой сыр хорош, если делаешь его с душой!».

Здесь и спорить было не о чем! Мустафа во всю свою работу вкладывал добрую душу. Не оттого ли так быстро доились овцематки? Словно сам по себе разжигался костер под открытым небом и незаметно ставился на него закоптившийся котелок с молоком. Мустафа не успевал выкуривать самокрутку – сигарету, туго набитую горьким табаком, как котелок с чуть теплым молоком уже нужно было снимать. Сыворотка, выдержанная на сычуге барашка, делала свое дело: расщепляла молоко на белоснежные, перистые творожные комки. Они процеживались через ситцевую ткань. Из них Мустафа, как скульптор, формировал ровные круги. А затем бережно заворачивал в листья щавеля, сено и укладывал храниться прямо в землю. Спустя некоторое время благодарный сыр требовал дегустации. Настоявшись в сырой земле, и «надышавшись» травами, он приобретал тонкий сливочный вкус и кисловатый пряный запах. И надо было видеть довольное, обветренное, смуглое лицо чабана, пробующего свой сыр, только-только увидевший свет после долгого подземного заключения!

За все время, что Мустафа делал овечий сыр, он открыл для себя одно – продукт всегда бесподобен. Но все же он находил отличия в нотках вкуса: как будто невидимый повар добавлял в сыр на свое усмотрение ароматы мира сего. Любил Мустафа, когда сыр отдавал дымом и сеном. Любил солоноватость. И, как ребенок, радовался при виде солнечных брынзовых кругов, разложенных на зеленой траве. Радовался Мустафа изобилию сыра еще и потому, что пережил голодные дни. Война черным шлейфом коснулась его аула. Забрала на фронт юношей, мужчин, стариков и даже женщин. Ему пришлось остаться – глаза плохо видели. Стояли в печали дворы, голодали дети и женщины… Всякий раз Мустафа обрывал свои воспоминания молитвой о том, чтобы больше не было войны. Тогда будет сыр, будет хлеб.

Чабанство занимало у Мустафы много времени, ограждало его от плывущих по течению будней аула, приближало к природе. Порой, спасаясь от жары под кроной дерева, он размышлял над тем, как хорошо жить без лишних проблем, в коих утопает человек. Часто представлял он знакомые пейзажи так, как бы они выглядели с высоты. И неудержимо желал увидеть мир сверху.

– Лети, орел, по бездонному небу и покажи миру свою мощь! Я не умею, как ты, летать! Расскажи, что ты видишь. Расскажи, как красивы зеленые луга, как сверху ты видишь меня! Я беспомощен перед тобой! Но это тебе лишь кажется. Разве тебе суждено ходить по земле и созерцать её красоты? Разве ты знаешь каждую травинку, как знаю я? Разве ты можешь слышать землю, как слышу я? Прекрати летать! Твой полет прекрасен, но разве есть в нем польза, как есть польза во мне, идущем по земле? Сколько троп я прошел, моя земля! Сколько ночей я спал под открытым звездным небом! Я знаю ночное небо в каждом часу ночи. Она в самом своем начале, когда ещё только пришла на смену вечеру, чернее покрывала с волос горянки, что я любил. А потом ночь словно становится светлее, мешая в своем черном котле Млечный путь с созвездиями. Она становится седой старушкой, когда подходит время ее конца. И белая полоса жизни – свет – закрывает ей глаза, предлагая погрузиться в сон. Эй, ты, орел, кто я? Я простой пастух, я простой чабан Мустафа! Потомок того самого человека, имя которого гремело на весь аул. Мне бы только взглянуть на мир сверху, чтобы я смог видеть его весь… Я тебе завидую!

Дуйте, ветра, и оберните время вспять. Дед Мустафа! Поверил бы ты, старейшина аула, что в твой дом королевой войдет печаль и станет в нем править?

Печаль коснулась сначала жены Мустафы: та умерла при родах, так и не сумев разродиться третьим ребенком. Затем улыбнулась двум сиротам девочкам, оставшимся без матери. Заглянула в сердце Заиры – старшей дочери Мустафы – и осталась там навсегда.