Генрик Сенкевич - Пан Володыёвский

— Читайте, сын мой, пусть книжечка эта сама обо всем скажет.

Тут ксендз подканцлер собрался было уходить, но Заглоба остановил его:

— Э нет, святой отец, я еще не все сказал. Я хотел бы воздать благодарность всевышнему за то, что перстень с печаткой теперь в таких руках, что людские сердца податливей воска делают.

— О чем вы, сын мой? — удивленно спросил подканцлер.

— А еще я хочу, чтоб вы знали, святой отец, юный князь мне самому пришелся по сердцу, потому что я отца его почитал и любил и, было дело, под его началом дрался вместе с друзьями моими, и они тоже возрадуются, что имеют случай изъявить сыну всю ту любовь, что к батюшке его питали. Потому-то я и готов за этого претендента не щадя живота своего биться и еще сегодня потолкую с паном подкоморием Кшицким, [28] … Станислав Кшицкий (ок. 1616–1681), популярный среди шляхты политик, первым по наущению Ольшовского, выступил с призывом избрать королем «поляка, средь нас пребывающего», стал маршалом коронационного сейма. В 1674 г. поддержал кандидатуру Собеского. давним моим приятелем, человеком знатным, которого вся шляхта почитает, да и трудно было бы его не любить. Оба мы будем делать все, что в силах наших. Бог даст, труды наши не останутся втуне.

— Пусть ангелы господни осеняют ваш путь, сын мой, — отвечал ксендз подканцлер, — коли так, ничего более и не надобно.

— Кроме благословения вашего. И еще одного лишь мне хотелось, чтобы вы, святой отец, не подумали обо мне так: «Свои собственные desiderata я ему внушил, вдолбил этому дурню, что, дескать, это он сам кандидатуру князя Михала invent « Придумал (лат.). », иными словами говоря, попался дурачок на крючок… Святой отец! Я за князя Михала стою, потому что он мне самому по нраву пришелся, вот в чем соль! И вашей милости, как я погляжу, — тоже. Вот в чем соль! Я за него — ради княгини-вдовы, ради друзей, ради веры в столь быстрый разум, явивший нам сейчас истинную Минерву. — Тут пан Заглоба слегка поклонился подканцлеру. — Но не оттого вовсе, что как дитя малое дал себя уговорить, будто это собственное мое желание, и не оттого, наконец, что дурень я последний, а потому, что, коли кто мудрый мудрое слово скажет, старый пан Заглоба ответить рад: «Быть посему!»

Тут старый шляхтич еще раз склонился в поклоне и умолк. Ксендз подканцлер сначала было смутился, но, видя доброе настроение шляхтича и то, что дело приняло такой удачный оборот, рассмеялся от души и, схватившись за голову, стал повторять:

— Улисс, ни дать ни взять Улисс! Ах, сын мой, коли хочешь доброе дело сделать, политику соблюдать надобно, но с вами, как поглядишь, лучше сразу перейти к сути. До чего же вы мне по нраву пришлись!

— Точь-в-точь как мне князь Михал пришелся!

— Да пошлет вам господь здоровья! Хо-хо! Преподали вы мне урок, ну да я не в обиде. Вас на мякине не проведешь… Буду рад, коли сей перстенек напоминанием о нашем colloquium « Разговоре (лат.). » вам послужит.

— Полно, — отвечал Заглоба, — пусть перстенек остается на месте…

— Прошу вас, ради меня…

— Ни боже мой! Ну разве что в другой раз… после избрания…

Ксендз подканцлер понял его слова, не настаивал больше и с довольной улыбкой удалился.

Пан Заглоба проводил до самых ворот и, возвращаясь, повторял:

— Хо! Неплохо я его проучил! Ты умен, но и я не дам промашки!.. Однако честь мне оказана, и немалая! Теперь в эти ворота все чины пожалуют один за другим… Хотел бы я знать, что об этом наши сударыни думают?

Сударыни и впрямь не могли опомниться от изумления и глядели на него как на героя, особенно пани Маковецкая.

— Ну и мудрец же вы, ваша милость, — воскликнула она, — чистый Соломон!

А он, довольный, отвечал:

— Кто-кто, голубушка? Дай срок, увидишь тут и гетманов, и епископов, и сенаторов; еще и отмахиваться от них будешь, разве за портьеру спрячешься…

Разговор был прерван появлением Кетлинга.

— А ты, Кетлинг, нуждаешься в протекции? — воскликнул пан Заглоба, исполненный важности.

— Нет! — ответил рыцарь с грустью. — Протекции мне не нужны, я снова еду, и надолго.

Заглоба поглядел на него внимательно.

— А отчего вид у тебя такой, словно только-только с креста сняли?

— Потому как ехать надобно.

— Далеко?

— Получил я письмо из Шотландии от давних друзей семейства нашего. Дела требуют моего присутствия, уезжаю, может, и надолго… Жаль мне с вами, друзья мои, расставаться, но увы!

Заглоба шагнул на середину комнаты, глянул на пани Маковецкую, а потом поочередно на барышень и спросил:

— Слыхали? Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь!

Услышав весть об отъезде Кетлинга, пан Заглоба хоть и удивился, но поначалу не заподозрил худого: легко было поверить, что Карл II, припомнив услуги, оказанные семьей Кетлинга трону во времена недавних волнений, решил теперь щедро вознаградить последнего потомка знатного рода. Такая версия казалась весьма правдоподобной. Кетлинг к тому же показал пану Заглобе заморские письма, чем окончательно рассеял все сомнения.

Но отъезд этот угрожал всем планам старого шляхтича, с тревогой думал он о будущем.

Судя по письму, Володыёвский должен вот-вот вернуться, размышлял Заглоба, а там в степи вольные ветры его тоску давно разогнали. Вернется он молодцом и с ходу сделает предложение панне Кшисе, к которой как на грех явную слабость питает, Кшися, разумеется, даст согласие — как же такому кавалеру и притом брату пани Маковецкой отказать, а бедный любимый гайдучок останется на мели.

Со свойственным старым людям упрямством пан Заглоба решил настоять на своем и устроить Басино счастье. Как ни отговаривал его пан Скшетуский, как ни пытался он сам себя порой урезонить, все было тщетно. Правда, случалось, он давал себе зарок угомониться, но потом с еще большей страстью возвращался к мысли о сватовстве. По целым дням размышлял он о том, как бы все половчее устроить; придумывал хитроумные ходы и уловки. И до того входил в роль, что когда, как ему казалось, дело сладилось, громко восклицал:

— Да благословит вас бог, дети мои!

Но теперь-то он видел, что строит замки на песке. И, махнув на все рукой, решил положиться на волю божию, понимая, что едва ли Кетлинг предпримет до отъезда решительный шаг и объяснится с Кшисей.

Любопытства ради Заглоба решил напоследок выспросить у Кетлинга, когда он собирается ехать и что еще хотел бы предпринять, перед тем как покинет Речь Посполитую. Стараясь вызвать Кетлинга на откровенность, Заглоба сказал с озабоченной миной:

— Ничего не попишешь! Ты сам себе господин, не стану я тебя отговаривать, скажи только, когда в наши края вернуться намерен.

— Откуда мне знать, что меня ждет — какие труды и какие тяготы? Вернусь, коли смогу, останусь навсегда, коли придется…