Джон Престон - Раскопки

Какое-то время мистер Суизин болтал о новостях и погоде. Казалось, будто так он извиняется за то, что отнимает у меня время повседневной болтовней.

Наконец он сложил руки, оперся локтями о стол, подался вперед и поглядел в мир теней, по которому, словно поблекшие цвета, носятся осколки человеческих душ. Я знала, что особого внимания на прибывших первыми обращать не стоит. Как и в жизни, первыми приходили те, кто очень хотел, чтобы их услышали, но сказать им особенно нечего. И только когда они наговорятся, их место занимали другие, менее легкомысленные и более скромные.

Когда я представляю загробную жизнь, то вижу нервную, бездействующую толпу. Очереди бесцветных людей, которые бесконечно стоят и ждут, когда попадут в таксофон. А там операционистки, сражаясь с неработающей техникой и почти не знающие языка, пытаются соединить подошедшего из очереди с кем-то, кто хочет с ним поговорить. Картина невеселая, как бы я ни старалась придать ей подходящее янтарное свечение. Но где-то там – Фрэнк, слишком хорошо воспитанный, чтобы суетиться и лезть вперед. В этом я не сомневаюсь. Но пробраться ко мне он должен. Надо просто подождать и особенно ни на что не надеяться. А пока есть обрывки фразы и случайные проблески, которые меня поддерживают. Капля щемящей нежности. Знакомый пробор на голове. Да и ничего больше. Только бесформенное одеяло из утешений – все то же непонятное болеутоляющее. Но сегодня, кажется, все шло хорошо.

Мистер Суизин показал молодого человека с красивыми руками и с подтеком портвейна у рта.

– Он что-то бормочет, – сказал он. – Я хорошо вижу его лицо.

– Я его не знаю.

Суизин быстро переключился на другого.

– Пожилая дама с большой грудью, которая всегда особенно внимательно относилась к своей внешности? – спросил мистер Суизин с печальным видом мясника, который знает, что все его самые серьезные порезы уже сделаны.

Я покачала головой.

– Вы уверены? – спросил он. – Часто требуется время наладить связь.

– Совершенно уверена.

Мы продолжили сидеть. Мистер Суизин с надеждой гнул пальцы, а терьеры смотрели на нас со стены. Так прошли еще двадцать минут. В конце концов мистер Суизин сказал:

– Боюсь, сегодня нам не повезло. Все как будто в тумане.

Он задвинул свое кресло и проводил меня в коридор. Я заглянула на кухню, когда мы проходили мимо. На столе лежали два сэндвича со свининой. У двери мистер Суизин вздохнул и остановился. Я достала из сумочки две полкроны. Проворно спрятав их в кармане, мистер Суизин поинтересовался, приду ли я в это же время на следующей неделе.

Я ответила, что, возможно, мне будет неудобно. Я все никак не могла понять, захочу ли я снова испытать разочарование. Мистера Суизина мой краткий ответ явно расстроил. Неспроста же он называет себя экстрасенсом – человек он и впрямь чувствительный.

Смягчив тон, я сказала:

– Давайте я позвоню вам, когда будет ясно.

– Конечно.

Отойдя в сторону, он придержал для меня дверь за верхний угол, так что мне пришлось пройти под его рукой. В лифте я села на банкетку. Доехав до первого этажа, я обнаружила, что мне с трудом хватает сил открыть решетку. Медленно я спустилась по ступеням и вышла на тротуар.

Оказавшись на улице, я ухватилась за перила и тут же поняла, что отпустить его я не рискну. Все вокруг меня кружилось и вертелось, а мимо проходили люди. Кто-то даже, кажется, на секунду задерживал на мне взгляд, но ничего необычного не замечал. Прошло несколько минут, а голова все так же продолжала кружиться. Я стала думать, что же мне делать дальше.

В голову пришла мысль, что это такое наказание за то, что я не верю, как следует. Ведь так всегда бывает с теми, кто не верит или верит недостаточно сильно. Они остаются одни, брошенные, вынужденные заботиться о себе сами.

Светило солнце, но перила оставались холодными. Настолько холодными, что, казалось, мои пальцы онемели. Я взялась другой рукой, и в этот момент с Эрлз-корт-роуд выехало такси и свернуло на площадь. На мгновение во мне возникла надежда, но она тут же угасла, стоило мне заметить, что знак «Свободен» не горит. Правда, когда машина подъехала ближе, я заметила, что на заднем сиденье никого нет.

Я подняла руку и стала ждать. Такси проехало остававшееся между нами расстояние и встало у тротуара. Я оставалась на месте, не зная, как дойти до машины. Казалось, будто мне нужно перейти ручей вброд. Таксист сидел и ждал за рулем, глядя прямо перед собой, мотор работал на холостом ходу. Тем не менее я никак не могла себя заставить отпустить перила. Таксист обернулся, брови его вопросительно приподнялись. И тут я шагнула вперед, совершенно уверенная, что сейчас упаду, но мои ноги все же удержали меня. Оказавшись в такси, я попросила отвезти меня на Ливерпуль-стрит. Поездка слилась в длинное размытое пятно. Мы приехали, и вроде бы мне стало лучше: здания, фонарные столбы, даже люди стали четкими. Тем не менее я решила, что мне не хочется ни к кому подходить особенно близко, поэтому я купила билет в первый класс и закрылась в пустом купе, надеясь, что больше никто туда не зайдет. И никто так и не зашел.

Поезд проезжал через глубокие овраги, выложенные кирпичом, двигаясь в сторону пригорода. Когда наконец дома скрылись из вида и вокруг потянулись поля, я почувствовала облегчение.

Тем вечером Эллен вела себя как-то тихо. Почти ничего не говорила, пока помогала мне переодеться из дорожного платья в вечернее к ужину. Меня тронула ее тактичность и как осторожно она ходила вокруг меня, все понимая и не нарушая молчания.

И только когда она застегивала пуговицы на рукаве, я заметила, что пальцы у нее подрагивают.

– Что случилось, дорогая?

Эллен ничего не ответила и продолжила заниматься пуговицами.

– Готово, – сказала она, поправляя манжеты.

Голос ее звучал ровно, но по ее нижней губе было видно, что ее одолевают сомнения.

– Ты чем-то расстроена? – спросила я.

Она вновь не ответила.

– Если хочешь мне что-то рассказать, то не переживай – никто ни о чем не узнает.

И тут она как-то резко дернулась.

– Все в порядке, мэм, – сказала она. – В полном порядке. Но спасибо за заботу.

Я стояла у зеркала, а Эллен взяла щетку для одежды. Она с обыкновенной ловкостью прошлась по моему наряду, лишь слегка прикасаясь к ткани. Тут я поняла, что Эллен вот уже как несколько дней не спрашивала, не хочу ли я, чтобы она причесала меня перед ужином. Наверное, это тоже из чувства такта.

На следующий день снова пошел дождь. После чая я отправилась к курганам. Мистер Браун сидел в одиночестве в пастушьей сторожке. Он уже было собирался выйти ко мне, но я сказала, что буду рада посидеть вместе с ним внутри. Он помог мне подняться по ступенькам, отряхнул мой зонт, смахнул пыль с одного из мест и предложил сесть. Джейкобс и Спунер, как выяснилось, уже разошлись по домам – в такую погоду раскопками заниматься оказалось невозможно.