Джон Престон - Раскопки

– Вот ты где, Робби.

– Я тут недолго, мама, – сказал он отрывисто. – Мистер Браун мне тут рассказывал всякое…

– Что же он рассказывал?

– Ну, вот ты знаешь, какая часть тела самая важная для археолога?

– Нет, не знаю.

– Нос! Да, мистер Браун?

Браун засмеялся, а через мгновение к нему присоединились Джейкобс и Спунер.

– Робби, давай ты не будешь приставать.

– Да он не мешает, – сказал Браун. – Даже помогает. Да, молодой человек?

Роберт покраснел от гордости и смущения.

– Мистер Браун говорит, что все надо вынюхивать. И еще он рассказывал, что делает. Сначала он прорубил отверстие, а потом начал копать, чтобы понять, есть там что-то или нет.

– И что же говорит ваш нос, мистер Браун? – спросила я.

Браун нагнулся, взял пригоршню земли и растер ее пальцами.

– Видите, какая рассыпчатая. Это от первоначальной копки – смешали землю и песок. Так что сначала мы пойдем вширь, потом опустимся на первоначальный уровень – все как сказал господин Роберт. От двух до восьми футов. Там будет понятно по цвету земли. Думаю, она будет темнее, если ее не трогали. Вот там, наверное, и будет погребальная камера. Такой прямоугольник более светлой почвы, что-то вроде люка.

– Не знаете, курган уже вскрывали?

– Пока рано судить. Но мы уже кое-что нашли.

Он отошел к чему-то длинному и серому и пнул его ногой.

– Что это такое?

– Камень, миссис Претти. На него-то я, видимо, и наткнулся этим вашим… инструментом. Начало положено, но будем надеяться, что нам удастся обнаружить что-нибудь посущественнее.

Я пошла обратно в дом. Обернулась, но Брауна не увидела. Видимо, он продолжил копать. Я заметила только блеск лопаты и землю, подлетающую в воздух.

В семь часов я поднялась наверх, чтобы переодеться к ужину. В спальне меня ждала Эллен – крупная девушка с необыкновенно бледными пальцами. Видно, дело в плохом кровообращении. Зимой ей вечно холодно. К нам в дом она устроилась два года назад, и тогда она показалась мне какой-то нерасторопной. Но на деле она оказалась весьма шустрой и внимательной. Одна беда: недавно она начала пользоваться весьма крепкими духами – сладкими и резкими.

Она стояла возле открытого шкафа. Внутри – множество платьев, многие из которых до сих пор висели в своих муслиновых чехлах.

– Что хотите надеть сегодня, мэм?

Я указала на одно из платьев без чехла. Особенно наряжаться необходимости у меня не было.

– Снова зеленое шелковое, мэм? Да, вы его любите.

Эллен помогала мне надеть платье и заодно рассказывала о делах прислуги. Поначалу я боялась, что буду уставать от ее болтовни, но наши разговоры мне нравились, и я с нетерпением их ждала. Да и к тому же от Эллен я узнаю гораздо больше, чем смогла бы выведать сама. И нет, она не сплетница, просто искренне интересуется людьми и очень чутко подмечает их особенности.

Правда, про себя она рассказывает не так откровенно. Она несколько месяцев ходила на свидания с парнем из Вудбриджа, но вот уже пару недель как о нем ни слова. Видимо, поссорились.

Когда я оделась, Эллен спросила, не хочу ли я, чтобы она поправила мне прическу. Я ответила отрицательно.

– Давайте тогда расчешу вас, мэм.

– Спасибо, не надо, дорогая.

Интересно, Эллен замечала, что у меня выпадают волосы? Наверняка. И хотя она, конечно, и болтушка, внутренне она прекрасно чувствует, о чем надо молчать. Еще одно из ее достоинств.

В восемь Грейтли постучал в дверь, которая ведет из столовой на кухню. Не перестаю удивляться, как такому костлявому человеку удается стучать так мягко. Как будто на кулаке у него подушечки. Он молча внес супницу, поставил ее на стол.

Грейтли разлил суп и спросил, не хотела бы я послушать новости. Решив, что я скажу «да», он уже подошел к буфету и поднял крышку радио. Но слушать новости мне не хотелось. Наверняка передают что-нибудь тревожное или грустное, а может, и то, и другое. Так что я сказала, что лучше почитаю.

Грейтли ушел, а я открыла отчет Говарда Картера о раскопках гробницы Тутанхамона и прислонила ее к супнице. Все чаще я читаю о прошлом. Моя отдушина. Есть что-то особенно приятное в том, чтобы читать о событиях минувших дней. В отличие от тех, что еще толком не произошли и словно нависают над головой.

И вот я вновь читаю воспоминания Картера о том, как они обнаружили гробницу фараона.

Время как фактор человеческой жизни потеряло свой смысл. Три или четыре тысячи лет, может быть, прошло с тех пор, как человеческая нога в последний раз ступала на пол, на котором вы стоите, и все же вы замечаете признаки недавней жизни вокруг себя – наполовину заполненную чашу раствора для двери, почерневшую лампу, след от пальца на свежевыкрашенной поверхности, прощальную гирлянду, упавшую на порог – кажется, этими вещами пользовались еще вчера.

Грейтли вернулся с основным блюдом – тушеная говядина с морковью. От тарелки вкусно пахло, и у меня начинал разыгрываться аппетит. Отчасти чтобы не сразу браться за еду, я спросила у Грейтли, как дела у его жены, работавшей медсестрой в местной больнице.

– Дела у нее хорошо, спасибо, мэм.

– А у тебя как дела, Грейтли?

– И у меня все хорошо, – проговорил Грейтли.

– Как твой радикулит?

– Дает о себе знать иногда, мэм. Но ничего страшного.

Он ушел, а я сумела проглотить лишь пару ложек, а потом отставила тарелку. Я вновь было принялась за чтение, но никак не могла сосредоточиться. Мысли так или иначе возвращались к Фрэнку. С одной стороны, я почувствовала такое облегчение, что наконец занялась тем, что было для него так важно, а с другой – так я только острее чувствовала, что его рядом больше нет. И вновь мне подумалось, что удивительным образом эти раскопки сродни эксгумации.

И хотя я часто об этом думала, все равно мне казалось, что все как-то забывается. Воспоминания стираются, как бы я ни старалась за них ухватиться. Глядя в книгу, я припомнила: Картер писал, что о том, как он впервые взглянул в гробницу, он ничего толком не помнит. Впечатления сгрудились, и в итоге ни одно из них надолго в голове не удержалось. И через пару месяцев он внезапно с удивлением понял, что память его словно чистый лист.

Лицо Грейтли, убиравшего со стола, как всегда, оставалось невозмутимым.

– Поблагодаришь от меня миссис Лайонс? – спросила я. – Говядина великолепная. Вот только есть мне сейчас что-то не хочется.

– Думаю, все дело в погоде, мэм.

– Да, – согласилась я. – В погоде.

– Я еще вам нужен, мэм?

– Нет, спасибо.

– Тогда хорошего вам вечера.

– И тебе, Грейтли.

Наверху я зашла к Роберту. С недавнего времени по неясным для меня причинам он начал постоянно рисовать гору Маттерхорн. Когда я спросила, почему он ее рисует, он не ответил. Плечи его свернулись, словно он пытался сжаться и скрыться от моего взгляда. Рисунки все были одинаковые, или почти одинаковые – видимо, потому что он переводил их из книжки. Некоторые из них Роберт приколол к стене, и, когда я зашла в комнату, бумага зашелестела от поднявшегося сквозняка.