Олег Якубов - Реактор. Черная быль

– Ну, это скорее талант цирковой, нежели научный, – сварливо буркнул кто-то из присутствующих.

– Весьма спорное утверждение, коллега, весьма, – возразил Михаил Борисович. – Впрочем, речь сейчас не об этом. Полагаю, что нам ни в коем случае нельзя терять из виду этого парнишку. Мы вот как сделаем. Я вечерком позвоню Леониду Петровичу, узнаю, его ли это сын, но даже если он просто однофамилец, это ровным счетом ничего не меняет. Надо про этого Гелия узнать все поподробнее.

Михаил Борисович Гольверк относился к тому разряду ученых, которые считают, что школа – на то она и школа, что не может существовать без учеников. Своих же выучеников, если видел в них научный потенциал, он лелеял, берег и опекал всячески.

***

Через две недели Гелий с отцом поехали в МГУ, на встречу с академиком Гольверком. На семейном совете решили, что столь важное событие должно проходить непременно с участием отца. И как ни ссылался Леонид Петрович на занятость, аргумент тещи оказался неоспоримым:

– Ради будущего сына вы должны ехать вместе с ним, Леонид, – сказала Анна Яковлевна, как припечатала.

Когда после почти часового разговора с Гелием ученые остались вдвоем, его попросили обождать в коридоре, Михаил Борисович сказал Строганову-старшему:

– Ваш сын далеко пойдет, Леонид Петрович. Это, простите за сравнение, алмаз, истинный алмаз. Но, как и всякий драгоценный камень, он нуждается в огранке и шлифовке. И начинать надо немедля. В его возрасте так мыслить – это дорогого стоит. Он уже сегодня знает больше, чем многие выпускники физмата. Он должен учиться на нашем факультете, – решительно заявил академик.

– Но позвольте, Михаил Борисович, – возразил Строганов. – Он же еще школьник, только-только в девятый класс переходит.

– Я еще не знаю, как это правильно сделать, но я подумаю, посоветуюсь с ректором.

Разговор с ректором получился тяжелым. Поначалу он и слышать ничего не желал: пусть мальчик окончит школу, а там видно будет.

– В конце-концов, есть закон, который нарушать никто не вправе, – сердился ректор. – Не может стать студентом школьник, не получивший аттестата зрелости.

– Из всякого правила есть исключения, – настаивал Гольверк.

– Из правил есть, из закона – нет, – не уступал ректор.

Но сломить напор академика было не так-то легко. В итоге соломоново решение нашел сам ректор и даже пообещал утрясти его в Министерстве высшего образования. Гелий два года будет посещать лекции физико-математического факультета МГУ в качестве вольнослушателя, затем экстерном сдаст школьные экзамены, получит аттестат и уж потом станет полноправным студентом.

Первого сентября вольнослушатель физмата МГУ Гелий Строганов впервые переступил порог студенческой аудитории. В этот день ему исполнилось пятнадцать лет.

Сокурсники приняли «вундеркинда» в общем-то радушно, хотя несколько все же покровительственно – двух-трехлетняя разница в возрасте давала себя знать. Но это скорее напоминало покровительство старшего брата над младшим и Гелию ничуть не мешало. Тем более что по уровню знаний он тридцати своим «старшим братьям» и трем «старшим сестрам» ничуть не уступал. Вот только на свои студенческие вечеринки они его не звали – мал еще.

Учеба Гелия увлекла, особенно нравились ему лабораторные занятия. Его бы воля, так он из лаборатории не выходил бы вовсе. Академик Гольверк, сразу подметивший эту увлеченность своего протеже, ненавязчиво подкидывал Строганову то одно задание, то другое, постепенно их усложняя. И когда в конце первого учебного года писали курсовые работы, выяснилось, что лучшую работу представил Вундеркинд – теперь это прозвище приклеилось к нему накрепко. Правда, ненадолго. И если отец школьным делам сына внимания почти не уделял, целиком доверившись маме Ане, то теперь, в редкие свободные минуты, живо интересовался его университетскими успехами. Леонид Петрович даже изъявил желание ознакомиться с курсовой работой сына. Прочитав, долго сидел задумавшись, потом спросил:

– Значит, практические исследования тебя увлекают больше, чем теоретический анализ?

– «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет», – озорно процитировал Гелька.

– Мерзавец. Как с отцом разговариваешь? Вот вытяну тебя ремнем, – незлобиво пригрозил отец. – Ну, а если серьезно?

– А если серьезно, то я, папа, сам еще не определился. На лекциях нам читают много того, что я и сам уже знаю. А вот в лаборатории Михаил Борисович задает такие заковыристые задачки, что нужно голову поломать.

– Задачки задавать нельзя, задавать можно вопросы, – машинально поправил отец. – Перед тобой лично ставит задачи или перед всем курсом? – заинтересованно уточнил Леонид Петрович

– Передо мной, как ты сказал, – лично. А что тут такого?

– Ладно, пока тебе знать не надо, что тут такого, а то зазнаешься. Одно тебе скажу. Умных профессоров у вас на факультете достаточно, а мудрый один – Гольверк. Ну и хватит пока об этом, – заявил Строганов-старший и резко переменил тему. – Как твои дела в спорте? Бокс не бросил, или теперь не до этого?

– Нет, не бросил, хотя иной раз приходится тренировки пропускать. В лаборатории проводишь какой-нибудь опыт и, сам понимаешь, пока не закончишь, уйти нельзя. А Анатолий Иванович сердится. Он вообще считает, что вы со мной непедагогично поступили.

– Это в честь чего он так решил, твой новоявленный Макаренко? – скептически поинтересовался Леонид Петрович.

– Папа, ну причем тут Макаренко? Анатолий Иванович считает, что всему свое время. Надо было сначала школу закончить, а потом уже в университет поступать.

– Вот что я тебе скажу, Гелий, – Леонид Петрович придвинул к себе лист бумаги, начал чертить какую-то схему, так ему, видно, было привычнее. – В свое время спорт очень помог тебе физически и в какой-то мере даже психологически. Ты окреп, стал более решительным, собранным. То есть задачу-минимум ты выполнил. Теперь вопрос: готов ли ты посвятить свою жизнь боксу? Ответ очевиден – нет. По крайней мере, я так полагаю. Пойдем дальше. Генетика наука весьма и весьма пока еще не точная. И утверждение, что природа отдыхает на детях, весьма спорно. Ты тому яркое доказательство. Не хотел тебе пока говорить об этом, считал, что еще рано, но раз уж зашел у нас с тобой такой разговор – тем более, что мне предстоит надолго уехать, – скажу сейчас. Твои способности в физике очевидны. И это, к счастью, не только мое мнение. Ты, не сомневаюсь, прекрасно знаешь, что такое шкала приоритетов. Так вот, по этой самой шкале у тебя на первом месте должны стоять наука, на втором месте наука и на третьем тоже. Все остальное – по усмотрению. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше. Время ученого бесценно. Потерянные минуты, да-да, не годы, месяцы и даже не дни, а именно минуты возвратить бывает очень трудно, а иногда и вовсе не удается. И давай мы пока на этом поставим точку. Тебе все нужно как следует обдумать. А мне собрать в дорогу кое-какие бумаги. Чемодан, я думаю, мама уже сложила.