Сергей Алексеев - Грозный всадник

А тут... Впрочем, судите сами.

Изменился совсем боярин. Пальцем людей не тронет. Косо не взглянет. Басом не крикнет. Не рыкнет, не плюнет и даже не дунет в их сторону. Кого ни увидит, кого ни встретит - первым же шапку скинет.

Вот чудеса какие!

Звал он раньше дворовых: Тришка, Епишка, Ермошка, Антошка, Серёжка, а чаще всего - дурак.

Теперь же Тришка у боярина - Трифон, к тому же по батюшке - Трифон Евсеич, Епишка - Епифан Алексеич, Ермошка - Ермолай Спиридоныч, Антошка Антон Капитоныч, Серёжка - Сергей Сергеич. И, уж конечно, совсем позабыл боярин про слово своё "дурак".

Вот чудеса какие!

Раньше боярин был сущий боярин. В лености жил он и в праздности. Охоту любил Морозов. Вёдрами брагу пил. Слуги его одевали. Слуги его раздевали. Чуть ли не с ложки его кормили. Пешком не ходил боярин. Важно в карете ездил.

Теперь же - ну просто диву даётся народ. Одевается барин сам. Раздевается барин сам. Забыл про охоту. Забыл про брагу. Карету спалил, не ездит.

Другие заботы у барина. То колет дрова Морозов. То машет косой на лугу. То землю, согнувшись, пашет. Полюбил он крестьянский труд. Жить без труда не может.

Вот чудеса какие!

– Научил его Разин, - смеялись люди.

И правда, чем ближе подходило разинское войско к этим местам, тем становился боярин всё более нежным, всё более добрым, становился во всём примерным.

И только одно лишь смущало крестьян.

Уж больно старательно землю боярин пашет. Раз пропахал он поле, начинает снова его пахать. Два пропахал, берётся за третий. И вот уже пашет всё то же поле в четвёртый и в пятый раз.

"Что такое?!" - дивятся люди.

Присмотрелись они повнимательней, и тут-то секрет открылся: от великого страха боярин ума лишился.

Дворянин Низгурецкий побывал по казённым делам в Москве. Ездил в какой-то приказ, от воеводы привёз бумаги. Говорилось в этих бумагах, что у них в Переяславском уезде покой, тишина, боярам народ послушен, бунтовства нет и, видать, не будет.

Повстречал Низгурецкий в Москве дворянина Свистецкого. Свистецкий приехал в Москву из Саратова.

– Ох, ох, страх, что в наших краях творится! - стал причитать Свистецкий. - Ошалел, побесился народ. Вор Стенька словно с цепи сорвался. - Принялся Свистецкий рассказывать, как саратовцы сдали город, как казнили они воеводу, как кричали "ура!" злодею. - Я-то чудом великим спасся. В холопьем платье от них бежал.

– А в нашем уезде спокой, тишина, - заявил Низгурецкий. - Мы от вора Москвой прикрыты.

Выпили дворяне по чарке хмельного вина. Долго о смуте народной ещё говорили. Кончилось тем, что пригласил Низгурецкий в гости к себе Свистецкого. Согласился Свистецкий, сказал: приедет.

Объяснил Низгурецкий ему дорогу:

– Как проедешь мосток через речку Нерль, свернёт дорога одна налево, другая пойдёт направо. Так вот, чтобы попасть ко мне, надо свернуть направо и ехать лесной чащобой. Проедешь лесной чащобой, увидишь - стоят три сосны. Тут снова пойдут дороги: одна направо, другая налево. Так вот, чтобы попасть ко мне, надо свернуть налево. Проедешь полверсты по этой дороге, будут стоять две берёзы. Тут снова пойдут дороги - одна налево, другая направо. Так вот: езжай хоть налево, езжай хоть направо, прямо ко мне приедешь. Усадьба моя, - объяснял Низгурецкий, - как окончится лес, тут и стоит над рекою. Дом мой высокий. Крыльцо резное. Ворота железом стянуты. Да оно просто совсем найти. А собьёшься - любой покажет.

Через несколько дней Свистецкий направился к Низгурецкому. Едет Свистецкий, кругом тишина, покой. Сердце дворянское радуется.

Доехал он до мостика через речку Нерль. Свернул направо. Свернул налево. Проехал мимо трёх сосен и двух берёз. Вот и открытое поле. Вон там впереди, над рекой, и усадьба стоит Низгурецкого. Только смотрит Свистецкий, а усадьбы как раз и нет. Ни дома высокого, ни крыльца, как обещано, ни обитых железом ворот.

Подивился Свистецкий: "Видать, не туда заехал. Где-то с дороги сбился".

Вернулся опять к берёзам, к соснам затем вернулся. Ездил налево, ездил направо. Час колесил по лесным дорогам. Устал. Истомился. Ободрался в лесных чащобах. Однако усадьбу нигде не нашёл. Вернулся Свистецкий к мосту через Нерль. Тут и попался ему мужик.

– Эй! - закричал Свистецкий. - Где здесь живёт Низгурецкий?

Объясняет ему мужик:

– Как поедешь, барин, лесной чащобой, так, проехав версту, увидишь ты три сосны. От сосен пойдут дороги: одна налево, другая направо. Так ты повертай налево. Проедешь ещё с полверсты, увидишь - стоят две берёзы. Тут снова пойдут дороги: одна налево, другая направо. Так вот езжай хоть направо, езжай хоть налево, приедешь к открытому месту...

– Так я уже там бывал, - перебил мужика Свистецкий. - Там поле кругом, да и только.

– Не сбивай, не сбивай, - осерчал мужик. - Как бы тут самому не спутать. Так вот, когда доедешь до поля, бери направо и краем леса держись ещё четверть версты. И вот тут-то... Да ты, боярин, и сам увидишь. Там осина ещё стоит.

"Ах, вот оно в чём! - догадался Свистецкий. - Про осину, видать, я забыл. Ну и хмельное вино попалось".

Поскакал Свистецкий опять к соснам, опять к берёзам, выехал к полю, свернул налево. И правда, увидел вдали осину.

Пришпорил Свистецкий коня, подъехал к осине и от страха едва не помер. На осине висел Низгурецкий.

Заголосил Свистецкий ужасным криком. Вспомнил Саратов, бросился прочь. Только побоялся он ехать лесом. Помчался полем к реке. Тут и наткнулся Свистецкий на пепелище, на сожжённый крестьянами барский дом. Лишь печь от него осталась.

Ширится. Ширится. Ширится. Разрастается пламя войны народной. Полой водой по стране идёт. За вековые и тяжкие муки платит сполна народ.

– Эх, эх, - вздыхал боярин Яков Одоевский, - послал нам господь тишайшего.

"Тишайшим" называли царя. Царь Алексей Михайлович был грузен, мясист, однако характер и вправду имел спокойный.

Любил он охоту. Больше всего соколиную. Леса под Москвой завидные. Дружки у царя весёлые. Зверьё на охотника так и прёт.

Да пропади ты пропадом все дела в государстве, если вздумалось поехать царю на охоту.

Мог он гоняться за зверем и день, и второй, и неделю, и месяц. В Кремле бояре лишь сидели гадали, когда лесной загул у царя окончится.

Весть о восстании Разина застала царя как раз на охоте. Привёз её Яков Одоевский.

Доложил обо всём Одоевский.

– Образуется, образуется. Пошумит народ - успокоится, - ответил боярину царь.

Недолюбливал царь Одоевского. Нет царю от него покоя. Всё время Яков Одоевский с делами различными лезет. И голос у боярина тихий, вкрадчивый, словно глотка салом гусиным смазана. И видом своим уродлив. Скула лошадиная. Бельмо на глазу. И ходит кошачьим шагом. Нет бы ступать по-мужски, с достоинством.