Григорий Максимов - Серебряная лилия

Альбер, впрочем, как и всегда, находился подле своего господина, стоя позади высокого стула, на котором сидел сам господин Клод. Даже во время праздника, когда всё поместье, вплоть до мелких челядников, было свободно от всякой работы, ему, словно верному псу, надлежало нести службу у ног своего кормильца. И кроме должной охранной функции, ему приходилось исполнять роль как мелкого распорядителя, так и подручного лакея, передавая барону разного рода сообщения и доводя до остальных слуг его приказы, а заодно, время от времени, поднося ему кружку воды или кубок вина. Именно Альберу положено было, в соблюдение старинной традиции, первому надпивать из каждого подаваемого сосуда и пробовать каждое подаваемое блюдо, дабы самому пасть от яда, приготовленного для его господина.

Месье Клод уже давно занял своё «тронное» место и, повернувшись влево, о чём-то вполголоса беседовал с фра Ансельмо. Почтеннейший бернардинец, облачённый в роскошное белоснежное одеяние своего ордена, чему-то слегка улыбаясь, слушал своего сиятельного собеседника. Такой же громоздкий высокий стул по правую руку от барона, предназначенный для его светлейшей супруги, пока пустовал. Её светлость баронесса Анна де Жаврон, как и приличествует почтенной даме, немного задерживалась. Рядом с её пустым стулом, на таком же «посту» как и Альбер, стояла её ближайшая фрейлина Софи, или как её часто называли с иронией, «Бедная малютка Софи».

Подтянувшись на цыпочках и приподняв своё кроткое миловидное личико, девушка смотрела на пока ещё пустую сцену. То же самое делали и почти все собравшиеся вокруг женщины.

Альберу нравилось наблюдать за Малюткой Софи. Он делал это всегда, как только для этого выходила возможность. Он наблюдал за её лицом, таким милым, чистым и кротким, похожим на лик Мадонны. Ему нравилось как она щурится, как улыбается, так кротко и мило, как слегка задирает верхнюю губу, когда куда-то внимательно смотрит. И сейчас она также приподняла свою милую розовую губку и восхитительно мило прищурилась. Альбер и сам невольно начинал сжимать губы и щуриться от удовольствия, глядя на неё. А обнажённая шея и полуоткрытые плечи, кои женщины уже не стеснялись выставлять напоказ, как в былые времена, заставляли его сердце биться ещё чаще.

С самого первого дня, как только Софи появилась в свите мадам Анны, Альбер обратил на неё внимание и сразу же сделал своей музой. Некоторое время он, конечно же, наблюдал за ней, внимательно присматривался. Действительно ли она является той, за кого он её принял. Он изучал её повадки, манеру, с которой она общается, и каждый раз находил, что не ошибся в своём выборе, и, более того, постоянно находил всё новые и новые черты, которые всё больше и больше его в ней увлекали. И помимо внешних, таких милых и кротких черт, его особо стал привлекать её скромный и невероятно покладистый нрав. Таким милым и невинным созданием можно было любоваться сколько угодно, словно маленьким пушистым котёнком. Сколько прекрасных минут он провёл, умиляясь этим чистым и прекрасным лицом, так похожим на святой лик Мадонны.

Ранее, ещё до того как он впервые увидел Софи, ему не раз приходилось слышать, что среди рыцарей и послушников легендарного тевтонского ордена бытует культ Девы Марии. Оно не мудрено, ведь орден так и назывался – «Орден дома святой Марии Тевтонской». Братья чтили непорочную Деву и как свою святую заступницу, и даже более, они почитали её как идеальную женщину. Именно Дева Мария была для них тем недостижимым небесным идеалом, который они не находили в реальной жизни, но которому, как они считали, обязаны были следовать и все земные женщины.

Когда Альбер впервые об этом услышал, он не счёл это сколько-нибудь странным. Напротив, он даже больше стал восхищаться монахами-аскетами, коими были тевтонцы. Что же до себя самого, то принять эту идею ему было всё-таки сложно. Но так было лишь до тех пор, пока он не познакомился с Малюткой Софи, и если и жила на свете смертная женщина, способная сравниться с Пресвятой Девой, то это, как ему казалось, и была Бедная Малютка Софи.

Рядом с Софи стояла карлица Жозефина, служанка баронессы и ключница женской половины замка, ведавшая всеми делами, что происходили на этой самой половине. Поскольку её малый рост не позволял ей смотреть даже через перила балкона, то специально для неё пажи приволокли тумбу, на которой она и стояла. Стоя рядом с Софи, она напоминала Альберу злостную бесовку, непонятно по какой причине оказавшуюся рядом с райским ангелом.

Отвлёкшись от беседы с монахом, господин Клод ещё раз осмотрел всех собравшихся и обратился к фрейлине:

– Софи.

– Да, монсеньор, – ответила та.

– Не могла бы ты немного поторопить её светлость? Будь так добра.

– Да, монсеньор.

И выпрямившись после учтивого поклона, семенящими шагами девушка направилась к двери, из-за которой в скором времени должна была появиться её госпожа.

Услышав это, Альбер даже невольно прикусил губу. Но почему он это сделал, и сам не мог понять. При появлении мадам Анны он всегда начинал нервничать. В её присутствии ему становилось неловко, и даже как-то не по себе. Он то и дело ловил себя на желании избегать её общества, но должность, кою он занимал при её светлейшем супруге, заставляла его постоянно находиться подле их персон. И когда в дверях послышались шаги и разговоры, извещавшие о прибытии баронессы и её фрейлин, он даже невольно отвернулся в противоположную сторону.

Её светлость баронесса Анна де Жаврон появилась в сопровождении троих своих фрейлин и маленького семилетнего пажа.

Слыша за спиной их шаги, Альбер замер как истукан, взглядом уставившись в каменные перила балкона. Он так и стоял, пока госпожа не проследовала к своему месту подле супруга. И лишь на мгновение он повернулся вправо. Невольно, даже и не зная, зачем. Он увидел, как фрейлины заняли свои места на табуретках подле стула, предназначенного для их госпожи, а сама она задержалась, о чём-то заговорив с карлицей Жозефиной.

– Ваша светлость! Сколько вы ещё изволите нас задерживать? – послышался голос барона, обращённый к столь нерасторопной супруге.

– Сию же минуту, монсеньор, – ответила та и стала усаживаться на своё место.

И в этот самый момент Альбер заметил, как её лицо слегка повернулось влево, а взгляд тёмно-карих глаз уставился прямо на него. Это длилось секунду, даже мгновение, но и этого хватило, чтобы его словно пламенем обожгло. Он уже не впервые ловил на себе этот взгляд, и каждый раз он разжигал в нём целую бурю эмоций, от банального смущения до неподдельного страха. Что-то просыпалось в нём, что-то, чего он доселе не знал, и тем более не испытывал. Ему захотелось куда-то деться, хоть провалиться сквозь землю. Поэтому при каждом появлении домины он находил любой предлог, чтобы отвернуться или же вовсе удалиться. Но всякий раз её взгляд, в котором читался подлинно женский интерес, так или иначе, настигал его.