Алессандро Мандзони - Обрученные

После вздохов и всяких нечленораздельных восклицаний дон Абондио принялся брюзжать пуще прежнего. Он сердился на герцога Неверского, которому сидеть бы себе во Франции да наслаждаться жизнью, разыгрывать бы государя, а он вот захотел, назло всему миру, быть герцогом Мантуанским; сердился на императора, которому следовало бы тоже подумать о других, предоставить воде течь в низину — не настаивать на всяких мелочах, ведь он же всё равно останется императором, кто бы ни был герцогом Мантуанским, будь то Тицио или Семпронио. Но больше всего сердился он на губернатора: от него зависело предпринять всё, чтобы бич этот миновал страну, а он вот, видите ли, сам его сюда и накликал, — и всё из-за удовольствия вести войну. «Надо бы всем этим синьорам, — говорил он, — побывать здесь да посмотреть, да испытать, что это за удовольствие. Нечего сказать, — им есть за что отчитываться! А пока что попадает тем, кто ни в чём не виноват».

— Да полноте, что вам дались эти люди; ведь не они же придут нам на помощь, — говорила Перпетуя. — Всё это, извините, обычная ваша болтовня, от которой нет никакого проку. Вот меня гораздо больше беспокоит…

— Что такое?

Перпетуя за этот кусочек пути уже успела хорошенько подумать о наспех припрятанном добре и принялась пенять на себя, что такую-то вещь забыла, а такую-то плохо убрала; тут оставила след, который наведёт разбойников, а там…

— Хороша, — сказал дон Абондио, который теперь был настолько спокоен за свою жизнь, что мог уже тревожиться за своё добро, — куда как хороша! Как же это вас угораздило? Где же у вас была голова?

— Что? — воскликнула Перпетуя, на мгновение остановившись и упираясь кулаками в бока, насколько это ей позволяла плетёнка. — Что? Вы меня теперь попрекаете, когда сами же вскружили мне голову, вместо того чтобы помочь и ободрить меня! Я, может быть, о вашем добре больше думала, чем о своём, и хоть бы одна душа мне помогла, мне пришлось быть сразу и за Марфу и за Магдалину. Если что случится, я уж тут ни при чём. Я сделала больше, чем мне положено.

Аньезе прерывала эти пререкания, принимаясь рассказывать о своих бедах. Она огорчалась не столько лишениями и всякими потерями, сколько тем, что пропала всякая надежда в ближайшее время вновь обнять Лючию. Ведь если вы помните, встреча их как раз была назначена на эту осень: трудно было даже допустить, чтобы в такие времена донна Прасседе пожелала приехать сюда пожить в своём поместье; она скорее скрылась бы отсюда, если бы находилась здесь, как это делали все другие землевладельцы.

Вид мест, по которым они проходили, ещё больше обострял эти мысли Аньезе и углублял её тоску. Простившись с тропками, они вышли на большую дорогу, ту самую, по которой пришлось ехать бедной женщине, когда она, на такое короткое время, везла к себе свою дочь после пребывания с нею в доме портного. Вдали уже виднелась деревня.

— Зайдём откланяться этим добрым людям, — сказала Аньезе.

— А кстати и отдохнём немножко, а то мне эта плетёнка уже изрядно надоела, да и перекусить не мешает, — сказала Перпетуя.

— С уговором — не терять времени, мы ведь в пути не для развлечения, — закончил дон Абондио.

Им были очень рады и приняли их с распростёртыми объятиями. Ещё бы — ведь они напоминали о добром деле. «Делайте добро возможно большему числу людей, — говорит по этому поводу наш автор, — и вам придётся чаще встречать лица, которые будут вас радовать».

Обнимая добрую женщину, Аньезе разразилась рыданиями, что принесло ей некоторое облегчение. Всхлипывая, отвечала она на расспросы хозяйки и её мужа насчёт Лючии:

— Да ей получше, чем нам, — сказал дон Абондио, — она в Милане, в безопасности, вдали от этой чертовщины.

— Изволите удирать, а? Синьор курато и вся честная компания? — сказал портной.

— Разумеется, — в один голос ответили хозяин и его служанка.

— Весьма вам сочувствую.

— Мы направляемся в замок ***, — сказал дон Абондио.

— Это вы хорошо придумали: безопасно, как в церкви.

— А здесь не страшно? — спросил дон Абондио.

— Я так скажу, синьор курато: собственно погостить, — вы сами знаете, что это значит, выражаясь по-вежливому, — они сюда не должны бы прийти. Слава богу, мы им слишком не по пути. Разве что какая-нибудь случайная вылазка, да избавит нас господь от неё. Но во всяком случае время у нас есть. Вот сначала надо разузнать, что делается в тех несчастных деревнях, куда они пришли на постой.

Решено было тут остановиться, чтобы немного передохнуть, и так как было время обеда, портной сказал:

— Синьоры, прошу вас почтить мою скромную трапезу. Кушайте на здоровье, я предлагаю вам это от чистого сердца.

Перпетуя заявила, что у неё с собой есть чем заморить червячка. После небольших обоюдных церемоний порешили, что называется, устроить общий котёл и пообедать вместе.

Ребятишки с большой радостью расселись около Аньезе, своей старой приятельницы.

— Живо, живо, — скомандовал портной одной из девочек (той самой, которая когда-то относила еду вдове Марии, — не знаю уж, помните ли вы этот случай), — пойди очисти пяток скороспелых каштанов, что лежат в углу, и испеки их.

— А ты, — обратился он к одному из мальчуганов, — ступай-ка в огород, тряхни разок персиковое дерево, чтобы свалилась парочка-другая, да принеси их сюда, но смотри — ни-ни! А ты, — сказал он другому, — влезь-ка на фиговое дерево да нарви каких поспелей. Небось вы все в этом деле наловчились!

Сам он отправился пробуравить бочонок с вином, а жена — достать столовое бельё. Перпетуя вынула свои припасы. Накрыли на стол. Салфетка и фаянсовая тарелка на самом почётном месте для дона Абондио вместе с прибором, прихваченным в плетёнке Перпетуей. Сели за стол и пообедали, если и не очень весело, то всё же веселей, чем кто-либо из гостей рассчитывал в этот день.

— Что скажете о таком светопреставлении, синьор курато? — спросил портной. — Словно читаешь про нашествие сарацин на Францию [179].

— Что же я могу сказать? Знать, и этому надо было свалиться на нашу голову!

— А всё же вы нашли себе надёжное убежище, — продолжал тот, — кого туда понесёт не по своей воле? И компанию там найдёте. Я слыхал, что там укрылось уже много народа и с каждым часом прибывают всё новые.

— Смею надеяться, — сказал дон Абондио, — что нас примут там радушно. Я знаю этого превосходного синьора. Как-то раз мне довелось иметь честь быть с ним вместе, он был тогда чрезвычайно любезен.

— А мне, — сказала Аньезе, — он велел через самого светлейшего монсиньора передать, чтобы в случае какой-либо нужды прямо к нему и обращаться.

— Какое великое, чудесное обращение! — подхватил дон Абондио. — И стойко он держится, ведь правда? Весьма стойко.