Владимир Возовиков - Поле Куликово

- Что ты, Митя! Какие ныне обиды! Али сам не ведаю слабости моей? Счастлив я, что даешь ты мне первого воеводу.

- Ты же, Дмитрий Михалыч, оставайся при нем до конца, как бы дело ни повернулось на поле. Держи его в руках крепко, да не передержи. И вот что оба помните: о том молюсь, чтоб без вас Мамая опрокинуть.

Серпуховской изумленно вздернул бороду, Боброк, напротив, опустил глаза.

- Да, князья! Не славы хочу лишить вас - о славе ли ныне спорим! - но полк отборный сохранить хочу целым и свежим. Орда побежит - не считай ее разбитой: отскочит, соберется да так навалится снова со злобой - кости затрещат. Свежим полком гоните, пока кони несут. Да и союзничков мамаевых забывать нельзя. А даст бог… - Замолк, глубоко вздохнул, как бы решая: договаривать ли? - Даст бог, сохраним силу в битве, может, и далее в степь пойдем, гнездо змеиное разорять. Иначе ведь скоро другой мамай появится.

Посидели в молчании, не хотелось расставаться князьям, чьи судьбы давно завязались в тугой узелок. Ближе, чем родные братья, стали, и в минуту молчания знали, кто о чем думает.

- Значит, сами вперед пойдем, коль вздумает Мамай поджидать Ягайлу с Ольгом? - нарушил молчание Вельяминов.

- Как уговорились. Я сам поведу большой полк. Ну, пора…

Встали. Серпуховской, Боброк, Бренк и Вельяминов обнажили мечи и на них поклялись Димитрию, что в случае его смерти будут служить Москве и наследнику государя княжичу Василию, как служили доныне самому Димитрию. Каждого он обнял и поцеловал троекратно. Боброка и Владимира проводил за порог, воротясь, озабоченно спросил Бренка:

- Почему вестников долго нет?

- Я послал воеводу Ивана Квашню в сторожу под Красный Холм. Пусть сам посмотрит. Из сторожевого нет ничего, - значит, их не тревожат.

- От костров по степи уж зарево, - негромко прогудел Вельяминов. - Жгут, не боятся - хозяева степи.

- Пусть похозяевают еще ночку.

Снаружи донеслись громкие голоса, стража кого-то не хотела пускать. Вельяминов вышел, скоро вошел с двумя ополченцами, третьего, со связанными руками, они крепко держали за плечи. Увидев государя, все трое низко поклонились.

- Дозволь сказать, государь? - зачастил тонким голосом приземистый ратник. - Десятской я, из смердов, с-под Суздаля. Ордынца вот пымали, с нашей тысячи ордынец оказался.

Лицо связанного, бритое, с выпирающей челюстью, показалось Димитрию знакомым.

- Какой он ордынец? - удивился Бренк. - Ты в рожу-то ему глянь хорошенько.

- Рожа-т у нево, государь, вроде нашенска, а слова не-ет, слова вражески.

- Брешешь ты! - со злобой крикнул связанный.

- Я брешу?! Это я брешу? - десятский чуть не заплакал от возмущения. - Ну-ка, Ерема, сказывай государю! Што он брехал мужикам, ну?

- Верно, - степенно подтвердил Ерема, стискивая плечо "ордынца" медвежьей пятерней. - Брехал, будто воеводы, - опасливо глянул на Вельяминова, - будто оне тово… етово…

- Ну-ка, ну-ка, чего оне там "тово"?

- Дык етово… мол, войско погубить надумали. Загнали, мол, промеж рек, а как татары зажмут нас тут - всех и порубят. Отойти, мол, и то некуда…

Глаза Димитрия похолодели, он упорно сверлил Ерему взглядом, того даже пот прошиб.

- Дак ты што ж, ратник Ерема, испужался, коли бежать-то некуда?

- Вот и я тож… - заикнулся было связанный, но государь жестом оборвал его:

- Ну-ка, Ерема, ну-ка?

- Я-то, государь, вовсе не испужался, потому какие из нас, пешцев, бегуны от татарина? Наше дело - бить ево, покуль он те башку не смахнет аль сам ямана не запросит. Вот которы помоложе ратники, оне ведь про воевод наших и поверить могут. Особливо ежели не смыслит иной, што промеж рек-то против татарина стоять способней, нежель во чистом поле.

- Ай да Ерема! - глаза государя смеялись. - Дак чево ж ты, умная голова, тово-етово - не ответил при всех дураку сему бритому?

- Я-то ответил, государь, да ить он в другие сотни ходил и там небось брехал.

- Чей ты? - спросил Димитрий связанного. - Как звать?

- Гришка, с рязанской земли, беглый. Ты ж пытал меня, государь, о Бастрыке сгинувшем.

- Не врешь. Што ж ты, Гришка, воев моих смущаешь? Аль не ведаешь, што за вредные слухи карают, как за измену?

- Помилуй, государь, смущать других не хотел, сумленье часом нашло.

- Коли нашло сумленье, поди сотскому скажи аль прямо князю, который первым встретится. Зачем же такое орать, не подумавши? Пристукнули б тя мужики, и спроса с них нет. Война ж идет!

- Помилуй, государь.

- Самого тебя сумленье взяло аль кто подсказал?

- Авдей Кирилыч говорил нам, он в другой сотне. С коломянами-то совестно ему, разжалованному боярину, он и нас к суздальцам позвал. Помилуй!..

- Ступай на свое место, Гришка. За глупые слова завтра в битве оправдаешься. Развяжите.

Гришка бухнулся в ноги, ратники - озадаченно:

- Значится, што ж, зря мы ево?

- Не зря! Эй, отроче, налей воям по ковшу доброму.

Мужики, перекрестясь, благоговейно осушили по большому серебряному ковшу, поклонились, ушли довольные. Останутся жить - век вспоминать им этот ковш из государских рук.

Димитрий обернулся к воеводам, в запавших глазах - темень, холод, гнев.

- Ну, бояре? - будто за горло схватил словом. - Ну?

- Прости, государь, - Бренк потупился. - Там, в Коломне, я не все сказал об Авдее. Пожалел, думал, и без того наказан. Своих людей он не пускал в ополчение, пока я не вмешался.

- И ты молчал, зная приказ мой?! Ты, Бренк?

- Прости, государь.

- Что ж, коли так, его и судить не надобно. Он тот приказ мой знал и все же нарушил его. Тем он сам себя приговорил.

- Я казню пса, государь, - сказал Вельяминов. - Мы твои подданные, и наши руки - твои руки.

- Нынче же, при факелах, перед войском! По всей рати объявить, за что казнен вор и изменник.

Перед закатом отряды Орды увидели большое русское войско на правом берегу Дона и поспешили донести Мамаю. После невиданной вспышки бешенства, обретя речь, он выдавил:

- Дмитрий спешит увидеть свой позор!

- Поможем ему в этом, повелитель, - отозвался Темир-бек.

Земля гудела. Высокая жесткая трава стелилась под копыта конных тысяч, на розовый закат оседала степная пыль, пыль лежала на броне и лицах воинов. Мамай ехал, стискивая зубы. Мамай теперь знал отчетливо: Димитрий опередил его союзников и собирается сам навязать битву Орде. Этой дерзости москвитянам властелин Золотой Орды никогда не простит. И радости ударить первыми не доставит. Вызвал двух опытных мурз, прошипел сквозь зубы:

- Ты поскачешь навстречу Ягайле, ты - навстречу Ольгу. Скажите: если завтра на рассвете они не будут на Куликовом поле, их шкуры я прикажу натянуть на ордынские бубны.

Один осторожно спросил:

- Сказать им это твоими словами, повелитель?

- Если вы скажете другими, на бубны натянут ваши шкуры.