Владимир Возовиков - Поле Куликово

- Отец, но разве у русов нет ненависти к Орде?

- Много ненависти, сын. Было бы непонятно, если б ее не было. Довольно одного Батыя, чтоб нас возненавидеть на тысячу лет. А сколько их было, батыев помельче!.. Я сам - тоже… Но ты слушай, Иргиз. Мне говорили: после Вожи русы не мстили нашим. И рабам-ордынцам у московских бояр живется лучше, чем русским рабам в Орде. Думай об этом, сын… Я знаю, почему русы незлопамятны. Для них люди другого племени - тоже люди, как они сами. Такой народ очень силен. Как бы Мамай не увидел вторую Вожу, только более страшную?

- И все-таки я боюсь твоих слов, отец. Я подумал о нашем рабе Мишке. Это он станет выше ордынских наянов?

- Ты видел пока русов только в цепях. В Москве ты увидишь их без цепей. Тогда поймешь меня. Ты ведь умеешь думать, а в наше время - это большое достоинство… Когда Русь сбросит иго, она вернет свои земли, отнятые соседями, станет большой и могучей. Я думаю, многие народы, ныне жестоко теснимые, тогда придут к ней искать защиты от сильных врагов. В том союзе племен найдется место и нашему народу - вот в чем наша надежда. И я хочу, чтобы до тех времен дошла хоть одна весть, что в наши безумные дни были ордынцы, непохожие на Батыя и Мамая… Что так смотришь, сын? Думаешь, один я пришел к этой мысли? Если бы старые воины, ходившие со мной в русские земли, обнажили свои мысли до той наготы, до которой обнажает перед мужем свое тело любящая жена, ты услышал бы от них похожие слова.

- Отец! Если так, почему ты не идешь к Димитрию?

Есутай печально усмехнулся:

- Еще не пришло время ордынским мурзам поступать на службу к московскому князю. Может быть, ты застанешь такое время. Сейчас многие воины не поймут меня. И среди наянов немало моих друзей - на них падет месть Мамая. Да и князь Димитрий, я думаю, не поверит мне - это главное.

- Как же тогда он поверит моим словам?

- То не твои слова. Князь Димитрий услышит мои слова из уст моего сына. Его люди, конечно, донесут, что Есутай ушел. Верить или не верить моим вестям - его княжеское дело. Но, услышав, он их запомнит. Это немало. Ведь ты же не тумен к нему ведешь, который в битве может ударить в спину…

Есутай долгим взглядом проводил Иргиза. Хорошо, если бы остался он у Димитрия - ведь его не скоро потянет в полынную степь искать следы очага у старой отцовской юрты. Иргиз искусен в боевом деле - с детства в походах с отцом, - а князь Димитрий, слышно, принимает опытных воинов с охотой. В Московской земле теперь немало татар осело, будет их и больше - не затоскует сын. Только бы принял его Димитрий. Не хотелось Есутаю уводить цветущего сына в дикую степь за Каменным Поясом, где хорошо кочевать лишь табунщикам, пастухам и охотникам. Сын знает иную жизнь, он там изведется. В Орде оставлять нельзя - Темир-бек сживет со света…

Когда закатилось солнце, у кибитки Есутая затопали кони. Сын вошел одетый по-походному.

- Сядь рядом, - сказал Есутай, указывая подушку. - Ты веришь своим воинам?

- Да, отец. Мы ведь росли вместе.

Есутай вынул из сундука два тугих мешочка.

- В большом - серебро. Хватит надолго тебе и твоим воинам. В меньшем - золото. В городах оно - большая сила, но и опасность в нем большая. До поры молчи о нем… А это береги больше золота и серебра, здесь ключи к сердцу русов и их князя…

Есутай достал из сундука небольшую икону в серебряном окладе, осыпанном бриллиантами; ограненные камни радужно засверкали в трепетном свете каганца, завораживающим голубым огнем вспыхнул чистейшей воды алмаз с голубиное яйцо, венчающий оклад.

- Спрячь на груди и не вынимай до Москвы.

Иргиз попятился.

- Это же мать русского бога!

- Я вижу, ты знаком с русским богом и его матерью. Не бойся его. Всесильный бог един, только зовут его по-разному. Ты ведь не такой уж правоверный мусульманин. Я - тоже. Мамай носит чалму теперь чаще, чем боевой шлем, а сам шлет ярлыки и дары русским епископам, чтобы они молились о его здоровье. Чего же бояться тебе?.. Знай: эту икону русские называют чудотворной. Ее взяли в Нижнем во время набега. Я выменял ее на того вороного, за которого сам отдал табун в две сотни кобылиц. Надеялся, эта русская святыня когда-нибудь пригодится.

Есутай помог сыну расстегнуть панцирь, повесил на шею образ богоматери на мягком шелковом шнурке.

- Теперь - последнее.

Он громко хлопнул в ладоши, за стенкой кибитки послышались шаги, откинулся полог, пригнувшись, вошел рослый воин в боевом снаряжении и небрежно накинутой епанче.

- Слушаю, хан.

Иргиз вздрогнул, узкие глаза его округлились. "Не может быть!" Воин говорил голосом раба Мишки, волосатого, звероподобного существа с прикованной к ноге деревянной колодкой. Мишка ходил за овцами, спал вместе с ними и, по мысли Иргиза, ничем не отличался от этих глупых животных. Сейчас перед ним стоял плечистый молодец, русоволосый, ясноглазый, чисто выбритый; лицо его казалось немного смешным, оттого что лоб и щеки были смуглыми от степного солнца, а на месте, где росли усы и борода, кожа светилась синеватой белизной. Но тяжелый, льющийся блеск черной байданы, боевой ордынский шлем, кривой меч на бедре, который он небрежно, как бывалый воин, придерживал левой рукой, придавали ему вид внушительный и суровый. Если бы не голос, Иргиз никогда не узнал бы Мишку.

- Это твой проводник и толмач. Он не раб теперь. Он твой товарищ.

Мишка метнул на молодого наяна спокойный взгляд и наклонил голову, подтверждая.

- Ступай, Миша.

Заметив, какими глазами сын проводил бывшего раба, Есутай улыбнулся:

- Не бойся его. Вчера он перерезал бы горло тебе и мне, а сегодня перережет всякому, кто на тебя замахнется. Я сказал ему - ты везешь в Москву важные для его родины вести.

- Отец! Где я найду тебя?

Старик помолчал, уставясь в колени, словно опять решал, отвечать ли сыну, потом отстраненно заговорил:

- Сначала мой путь лежит в земли улуса. Нотам я не останусь, и ты туда не ходи. Я позову тех, кто захочет, к реке Иртышу за Каменным Поясом. Иртыш совсем как наш Итиль… Там, где он из больших степей убегает в большие леса, будут мои кочевья. Там мало людей и много хороших пастбищ. Там пасутся олени и лоси, словно ручные быки в нашей степи. Там бурые лисы и рыжие соболя сами идут к человеку - только протяни руку с кусочком оленьего мяса или мороженой рыбы. Но путь туда опасен и долог. Не спеши, сын, в тот неведомый тебе край. В земле русов ты найдешь немало татар и других людей, чей язык нам понятен, а обычаи близки. Если великий князь захочет тебя оставить, послужи ему. Я вырастил тебя воином, младшего буду растить табунщиком и охотником. Быть может, ты найдешь в Москве дочь моего друга, мурзы Кастрюка, убитого на Воже? Он брал в поход семью, говорят, она в плену. Девочку звали Тамар, теперь ей скоро шестнадцать. Мы с Кастрюком хотели женить вас. Если найдешь, выкупи ее на волю и думай сам.