Владимир Возовиков - Поле Куликово

Рука Мамая сжалась в кулак. Хан Алтын громко воскликнул:

- Повелитель! Ты видишь - московиты все одинаковы. Довольно слов, пора говорить мечами!

Тупик повел глазами на пестро одетого хана.

- Ты, мурза, видно, русских мечей не слыхивал - то-то орешь, как петух на насесте. Государя свово, опять же, перебиваешь, неуч, - он те слова пока не давал. Перед бабами, што ль, раскудахтался? Еще шпорами позвени - они это любят, - и вдруг подмигнул повеселевшим глазом молодым женщинам, сидящим на ковре вокруг Мамаевой дочери.

Алтын задохнулся, застыл с раскрытым ртом. Тишину нарушил смех в задних рядах свиты, усилился, перешел в хохот, даже Мамай усмехнулся - так быстро этот русский князь раскусил Алтына. Ненавистники ордынского озорника отводили душу, по свите летали грубые шутки - сейчас можно было не опасаться гнева Мамаева любимца, ибо весь он падет на московита.

Наиля не отрывала глаз от лица пленника. Князь остается князем даже в неволе. В жилах этого золотоволосого юноши текла благородная кровь древних воителей, водивших могучие дружины в половецкие степи, за Дунай и на самый Царьград, когда мир еще не слыхал о "Потрясателе вселенной" - Чингисхане, чьей кровью в своих жилах гордились многие из Мамаева окружения. Ограбляя Русь, уничтожая князей непокорных, ордынские властители дорожили теми князьями, которые шли к ним на службу. Таким оказывали почести, их одаривали ярлыками, отдавали им в жены ханских дочерей, стремясь покрепче привязать к Орде. Ханы отлично знали: покорность князя - это покорность целого княжества. Больше всего боялись в Орде единства русских князей и поэтому всячески стравливали их, нередко даже вручая ярлыки на одно княжение двум разным государям. Казнили ханы или миловали русских князей - они во всех случаях считались с ними.

Наиля прежде мало видела русов, но о Руси, живя в отцовском дворце, слышала часто. Девочек на Востоке рано готовят к мысли, что их главное назначение - поскорее стать женой, и отец прежде, бывало, лаская Наилю, не раз говорил ей полушутяполусерьезно, что непременно выдаст ее за русского князя. Потому что хочет, чтобы была она единственной женой своего мужа, и еще потому, что надо укреплять власть Орды в вассальных землях. И у маленькой Наили вместе с татарскими, персианскими, хорезмийскими и арабскими няньками всегда были русские няньки. В жилах девушки текла буйная кровь степнячки, способная толкнуть ее на неожиданный шаг, но как будто и другая кровь текла в них, нашептывая ей удивительные видения. Ей часто снились зеленые шумы и зеленые воды, совсем непохожие на шумы степных трав и воды степных рек; причудливые терема громоздились до неба; неясные лица склонялись над нею, и мелодичная речь уносила ее далеко-далеко, словно музыка флейты. Отец давно уж не заикался о светловолосом князе, который станет ее мужем, и русские няньки давно не жили в ее юрте, а теперь все вокруг только и толковали о большом походе на Русь, однако причудливые видения отрочества не оставляли девушку.

Когда принимали русского посла, заняв в свите отца пустующее место его первой жены, Наиля с тайным интересом приглядывалась к Тетюшкову. Он понравился ей смелостью, рассудительной уверенностью в себе, но в нем чувствовался человек глубоко расчетливый и жестокий - такие люди отпугивали Наилю, в Орде их было много. Теперь же перед нею стоял отчаянный до безрассудства, стройный, как тополь, золотоволосый князь, который мог оказаться одним из тех, за кого в прежние годы ее собирался выдать отец. Почему у него такие синие глаза - словно вода в Хвалынском море? Ведь на Руси нет морей… И до чего же похож он на того бесстрашного нукера Хасана, который в своем обожании царевны Наили дошел до безумия и так жестоко поплатился! Если бы знал кто-нибудь, как тронул ее именно этот безумный поступок воина! Глупая рабыня, зачем она утаила, что нукер Хасан отдал жемчужину в целое состояние только за то, чтобы ночью тайно поцеловать башмачок спящей Наили!.. Пожалуй, она позволила бы ему это и без жемчуга, тогда не случилось бы несчастья, которого Наиля совсем не хотела. Если отец любит ее по-прежнему, она непременно спасет Хасана. Но Хасан - простой воин, а этот князь - человек, близкий ей по своему положению. По роду он даже выше, - ведь отец ее, хотя и правитель Орды, не носит ханского титула… И, может быть, князь ехал в Орду гостем, а его пленение - ошибка? Ведь войны еще нет…

Тупик почувствовал пристальный взгляд девушки, снова посмотрел на нее, и дрогнули в испуге длинные ресницы царевны, словно ее в чем-то уличили, две темные миндалины упали куда-то за цветистый ковер. "Чего она?.." Тупику даже жарко стало.

- Сядь, Алтын, и вложи меч в ножны - здесь не турнир, - Мамай свел брови, прекращая смех гостей. - Чего посматриваешь, князь? Может, невесту выбираешь? Так мы не прочь и оженить тебя, если заслужишь.

Тупик улыбнулся.

- Кабы ты с миром пришел к нам, царь, можно б и о свадебке потолковать. Да ведь не на сватанье ты собрался.

- С чем ты шел в Орду?

- С мечом.

- Где же твой меч? - у Мамая дернулась щека.

- То свому государю отвечу. Однако не думай, царь, что я легко обронил его, - не удержался Васька от похвальбы. - Один сотник твой далековато, а то сказал бы тебе, каков меч в моей руке.

- Авдул? - рука на колене Мамая сжалась. - Он жив?

- В Москве гостит. - Тупик усмехнулся, не без удовольствия уловив волнение ордынского владыки.

- Так! Те трусы, значит, солгали… Слушай, князь. Я не стану тебя пытать ни о чем, отпущу с миром, если дашь мне княжеское слово, что Авдул вернется ко мне живым. Мой сотник стоит русского князя. - Последние слова Мамай произнес с нажимом, для слушателей.

- Нет, царь, - тихо сказал Тупик. - Рано ты начал ставить своих сотников выше русских князей. Княжеского слова я не дам.

Раздались возгласы изумления. Васька почувствовал, как обжег, обдал его всего умоляющий взгляд юной, темноокой ханши. "Господи, чего это она?.. А глаза-то, как у богородицы. Бывают же такие!"

- …Так! - руки Мамая уползли в рукава халата, словно стало ему зябко. - Видно, мои воины крепко повытрясли разум твой, князь. Посидишь в яме - одумаешься. Уведите!

Уходя, Тупик смотрел в землю, но чувствовал взгляд на себе. Глаза-миндалины катились сквозь его душу и не укатывались. "Ведьма", - сказал себе и не поверил. И разозлился: пусть владыка Орды напускает на него любых басурманских ведьм с их чарами - Тупик будет стоять на своем. Нет у него княжеского слова, и вообще никакого слова врагу он не даст. Ему осталось одно - смерть, и примет он ее, как воин великого князя, смоет срам за пленение. А в голове билась сумасшедшая мысль: "Бежать! Бежать и выкрасть ее, эту юную татарскую ведьму с очами богородицы!" Но он не знал даже, кто она. Зато хорошо знал другое: в его положении бежать из Орды невозможно,