Елена Чумакова - Милинери

– Она может, а я нет!

– А если сейчас, когда ты прячешься в подушках, твой брат или жених лежат раненые и так же нуждаются в помощи?

Соня явственно представила на месте сегодняшнего раненого с культей вместо ноги Сержа, вскрикнула и забилась в истерике.

Потом ей казалось, что она лежит в поле, вокруг в темноте стонут и шевелятся раненые. Они зовут ее, а она не может встать. Где-то далеко раздается глухой топот копыт, он приближается, все явственней содрогается земля. Конница все ближе, ближе, вот над ее головой замелькали копыта. Соня сжалась в комочек в ожидании удара. Но топот стал удаляться, все дальше, дальше… тише, тише…

Очнулась она днем. В кресле, прикрыв лицо от солнечных лучей платком, дремала Агаша. Соня тихонько окликнула подругу, та тут же вскинулась.

– Лежите, лежите, барышня! Доктор не велел пока вставать.

– Что со мной?

– Доктор сказал – нервная горячка. Это пройдет, нужен только покой.

Вечером больную навестил врач, совсем молодой, видимо, вчерашний студент. Однако держался он уверенно, и к себе располагал. Соня с ним разоткровенничалась, рассказала о причине своего нервного расстройства.

– Мне стыдно, что я сбежала, но я не чувствую в себе сил, чтобы вернуться в госпиталь.

– Возвращаться туда Вам точно не стоит. И корить себя не за что. Просто медицина – это не Ваше призвание. Мы же все разные, не всем суждено родиться Жанной д'Арк. Ваша подруга нашла свой путь служения Отечеству, а Вам надо искать свой.

– А мой путь в чем? В вышивании цветочков? – с горечью спросила Соня.

– Может быть и в вышивании. Красота тоже нужна людям. Ищите, и обязательно найдете. Чтобы быть полезной другим, нужно, как минимум, быть здоровой, так что поправляйтесь, набирайтесь сил и берегите себя.

«То-то ты отсиживаешься в тылу, пока другие воюют! Себя бережешь!» – с досадой подумала Соня, и тут же устыдилась своих недобрых мыслей – оказалось, что доктор прихрамывает на правую ногу. Стоя у окна, она провожала взглядом его торопливо ковыляющую фигуру. А в глубине души рождалось успокоение: она больна, следовательно, не надо договариваться со своей совестью.

Молодой организм быстро справился с болезнью, а природный оптимизм помог выбраться из депрессии. Но стоило Соне остаться наедине со своими мыслями, как коварная дама Совесть начинала ее мучить. Сидеть без дела было невыносимо. Заниматься привычным дамским рукоделием казалось кощунством. Спасло газетное объявление о приеме девушек на курсы машинисток. И уже через месяц Сонечка бойко стучала по клавишам «Ремингтона» в издательстве газеты «Вечернее время».

Она коротко остригла волосы, научилась красиво курить пахитоску, носила простую черную юбку с белой блузкой и черным галстуком, и в шумной суете редакции чувствовала себя как рыба в воде. Новости с фронта она теперь узнавала одной из первых, еще до того, как их «причешут» для читателей.

А известия эти пугали. Вынужденная воевать одновременно с Германией, Австро-Венгрией, Италией, Болгарией и Турцией, Русская армия терпела одно поражение за другим, отступала, неся огромные потери. Восточный фронт был взломан, не хватало продовольствия и боеприпасов. Союзники Англия и Франция предоставили Россию ее судьбе. Где-то в этой мясорубке потерялись самые дорогие Соне люди – брат и жених. От них по-прежнему не было известий. Оставалось только надеяться.

Не имея возможности общаться с Сержем хотя бы в письмах, Сонечка привыкла разговаривать с ним в своих мыслях. Она задавала ему вопросы и сама же за него отвечала, приписывая ему слова, которые хотела слышать. Скоро она уже путала реального Сержа с этим, ею придуманным. Он в ее воображении становился все более идеальным, все менее похожим на настоящего. Их недолгое знакомство привело к тому, что Соня успела узнать только его достоинства и не заметила недостатков. Черты его лица стали расплываться перед мысленным взором, например, она не могла вспомнить какой формы у него уши, с какой стороны у него родинка на шее – справа или слева. Она вглядывалась в маленькую фотокарточку жениха, хранившуюся в медальоне на ее груди, стараясь удержать в памяти его реальный облик.

Ранним майским утром Сонечку разбудил стук в окно. Она вскочила с постели, отдернула портьеру – с подоконника вспорхнула синичка. А вечером того же дня дома ее встретили счастливые лица родных. Петя, обхватив сестру за плечи, закружил ее по гостиной:

– От Николеньки письмо! Он жив! Нашелся!

Листок был исписан аккуратным женским почерком. В письме сообщалось, что Николай лечится в одном из Киевских госпиталей после ранения, идет на поправку, но правая рука пока на перевязи, поэтому письмо написано с его слов сестрой милосердия. Чувствует он себя хорошо, чего и всем близким желает. Возможно, после выписки ему дадут несколько дней отпуска, и он сможет навестить семью перед возвращением в полк.

О Серже в письме не было ни слова. Сердце Сони сжалось от нехороших предчувствий.

А несколькими днями позже, воскресным утром, всех разбудил отчаянный трезвон колокольчика в прихожей. Заспанная Агаша в чепце и ночной кофте поверх рубашки поспешила к парадной двери, и едва открыв, оказалась в объятиях Николая. Он сгреб ее в охапку, закружил по прихожей. На его зычный голос и на визг Агаши сбежались все домочадцы. Восторгам, поцелуям, объятиям не было конца! Оказалось, что письмо шло так долго, что его автор успел поправиться и чуть не обогнал свое послание.

Улучив удобный момент после завтрака, Сонечка задала брату мучивший ее вопрос:

– А что с Сержем?

Брат помрачнел, не спеша закурил. В тишине было слышно, как кошка спрыгнула с кресла.

– Я не хотел писать об этом в письме, решил рассказать при встрече, – сказал он после минутной паузы. – Сержа больше нет. Геройски погиб в бою в Нарочских болотах… Что там творилось – просто ад! Мы были вынуждены отступить… да что там отступить – бежали под перекрестным огнем, утопая в жиже. Наши позиции заняли австрияки, забрать раненых, убитых не было возможности…. Нас всего-то горсточка осталась, прорвавшихся из окружения, но Сержа среди нас не оказалось. Люди видели, что рядом с ним разорвался снаряд, видели, как он упал. Шансов, что он мог выжить нет, тем более, австрияки пленных не брали, добивали раненых штыками. Так что, сестренка, как ни больно мне это тебе говорить, Сержа мы больше не увидим, прими этот факт. Не ты одна не дождалась жениха с фронта, сейчас таких тысячи. Что поделаешь? Война, будь она проклята!

Мария Феоктистовна заплакала, промокая уголки глаз батистовым платочком, а у Софьи слез не было. Она и хотела бы выплакаться, но словно камень навалился ей на грудь, мешая дышать, не давая выхода слезам. Она овдовела, не успев выйти замуж. Все картины семейного счастья, что рисовались в ее воображении все эти месяцы, вмиг оказались замазаны глухой черной краской. Никогда больше, никогда… перед ней словно захлопнулась дверь, отсекая предначертанную ей дорогу. Теперь ее ждала другая, неведомая тропинка, и куда она заведет – один Бог знает…