Вячеслав Моисеев - Прикоснись к прошлому. Сборник рассказов

Отец Тедерик покинул замок сразу же после восстания. Он поблагодарил хозяев дома и отправился в Мюнхен.

Эугену очень хотелось посмотреть на церемонию расставания с епископом, потому что он произвел на него большое впечатление. Мальчика поразило в нем все: и манера поведения, и торжественная сутана, и сложность и величие речей. Тедерик показался молодому пажу человеком из будущего, знающим больше других. Увы, хозяева замка запретили ему провожать священника в Мюнхен, а приказали отправиться на кухню и помочь Сигфриду и Зельде.

Проходя на кухню, Эуген услышал какие-то звуки, доносившиеся из тюрьмы. Ему стало не по себе, он сразу забыл о своих мыслях и мечтаниях, которые навеяли слова епископа о счастливых и святых местах на земле. Он вновь вспомнил восстание и его ужасы. Эуген посмотрел на дубовую дверь и засов тюрьмы и решил, что восставшие вполне заслуживают такого наказания, потому что они

могли убить всех мирных жителей замка Уолтер, а затем пошел на кухню.

Там Сигфрид и Зельда уже практически навели порядок. Оставалось только вымыть вертел, на котором жарилось мясо и несколько чугунов. Зельда мыла, а Сигфрид вытирал посуду куском материи.

Зельда пела себе под нос:

«Пляшут танец озорной

Ганс и Грета в выходной.

Под веселый перепляс

Сердце радуется в нас 15 15 Национальная немецкая песня ».

– Я слышал эту песню! – вмешался Эуген.

– Это всего лишь народная песня, – сказал Сигфрид, ехидно улыбаясь, – где же ее мог услышать маленький дворянин?

– Я не маленький! – рассердился Эуген, – Я, между прочим, помогал вам во всех взрослых делах, я участвовал в сражении, а вы теперь пытаетесь меня обидеть?!

– Эуген, ты предал нас – ты остался ужинать с господином, совсем позабыв о нас!

Эуген вспомнил события вечера, когда после охоты Фалберт посадил его за один стол с собой.

– А как я должен был поступить? – спросил паж, – Я же не мог отказать синьору.

Эуген задумчиво почесал затылок, не снимая шляпу пажа.

Тут послышались какие-то скребущиеся звуки и легкие удары о дверь темницы. В этот момент на кухню вошел Удо. Он услышал эти звуки и крикнул заключенным:

«Будете скрестись, мы прикуем вас к стенам!»

А затем сделал несколько медленных шагов к молодым людям и спросил:

– Как у вас дела? Вы справляетесь?

Ребята, как один, сделали одобрительный знак головой.

В ответ на этот жест шут сказал:

– Если у вас все хорошо, я пойду к синьору.

После этого Удо ушел.

– Да, заключенным не позавидуешь, – сказал Сигфрид.

И Зельде тут же стало как-то не по себе. Ее красивое молодое личико в этот миг исказилось смесью страха и сострадания.

Эуген тоже вспомнил, как его мать гневно обращалась со слугами, которые тоже были из крестьян. Он их очень жалел и порой не понимал, почему она себя так ведет. И Эугену вдруг стало жалко заключенных крестьян, тем более, что его семья никогда не держала заключенных. Особенно насторожила его фраза, брошенная Удо: «…приковать к стенам».

Прошло чуть больше года, на улице шел листопад. Фалберт Уолтер смотрел в окно, через которое врывался уличный ветер, а Удо сидел на сундуке. Они расположились в парадном зале.

– Я невероятно добр, – заключил Фалберт, – Я кормлю восставших больше года, хотя они даже трех дней не заслуживают.

В этот момент Эуген подходил к двери парадного зала и услышал слова господина, от чего очень перепугался, но переборов себя вошел.

– Да, вы правы, господин, – согласился шут.

Услышав разговор, Эуген не решался заговорить о заключенных, но он должен был это сделать!

– Заключенные требуют еды, светлейший сударь! – воскликнул Эуген.

Эугену, на тот момент, исполнилось лишь восемь лет, но он уже успел поумнеть за год в замке Уолтер и значительно повзрослеть.

Господин, услышав слова своего пажа, повернулся к нему и, сердясь, сказал:

– Как они могут требовать у меня большей милости, чем я им оказал! Подайте им остатки от моего завтрака! И будьте с ними аккуратнее, они опасны, очень опасны!

Мурашки прошлись по спине Эугена, он еще ни разу не заглядывал в тюремную камеру с заключенными. Его воображение рисовало жуткие картины: он поверил в то, что восставшие могут до сих пор представлять опасность.

Через несколько минут Фалберт добавил:

– Вот, что еще! С Уцем сходите, нарубите дров, зима скоро начнется!

Рабан снарядил Уца в парадном зале. Церемония снаряжения была очень похожа на подготовку к охоте. Сигфрид и Эуген подготовили топоры, которые наточил палач. Пока шла подготовка, погода испортилась: поднялся ветер и стал злобно скидывать с деревьев старую листву. Он навевал грустные мысли.

Слуги скакали друг за другом, как на охоте.

– Казнят их, ей Богу, казнят! – сказал Сигфрид Эугену, пытаясь догнать лошадь Уца.

Эуген сидел позади Сигфрида и молчал. Услышав слова Сигфрида, Рабан сказал:

– Синьор не щадит тех, кто бунтует против него. Это, правда, лишь второй случай за его жизнь, но в прошлый раз он дал приказ расправиться с восставшими уже на следующий день!

– Может, он их помилует, – тревожно сказал Эуген, переводя взгляд на Рабана.

– Не знаю, что им будет лучше, мой друг! Не знаю…

Они нарубили дров, а затем отправились кормить заключенных.

Эуген не мог справиться со своим любопытством, несмотря на то, что страх перед восставшими сильно пытался противостоять этому чувству, но все же любопытство победило! Эуген заглянул в тюрьму в тот момент, когда тарелку с едой поставили на пол, а через три мгновения снова закрыли на крепкий засов. Мальчик лишь ненадолго успел увидеть их измученные фигуры, после чего до вечера прокручивал этот момент в голове.

Вечером, когда Эуген и Сигфрид укладывались спать, Эуген спросил:

– Что будет с этими крестьянами?

– Казнят, однозначно.

– Но это слишком жестоко! Они же просто хотели снижения оброка, мне это Рабан сказал.

– Я тоже это слышал, но синьора нельзя переубедить, поэтому нужно всем смириться и спать, – заключил Сикфрид, а через время добавил:

– Если не хочешь сам оказаться в тюрьме или эшафоте.

Мысль о заключенных не оставляла пажа всю ночь. Он не знал, как лучше будет поступить в такой сложной ситуации.