Мариам Тиграни - Картвелеби

– Я? И жениться? – Ироничный смешок. Он снова взял в руки стакан. – Не бывать этому! Не знаю, как ты, а я не рождён для семейной жизни…

Воздух между ними стал таким спёртым, что молодые люди от души рассмеялись, облегчив тем самым души. Как это было в стиле их стариков – решать судьбы детей за их спинами, да ещё и в таком излюбленном на Кавказе вопросе, как брак!

– Так что твой отец может быть спокоен, – пьяно причмокнул юный Джавашвили, – он точно выиграет это пари.

– Это ещё почему?

– Да ты только свистни! Любая за тебя пойдёт…

Измученный взгляд из-под густых чёрных бровей.

– Мне не нужна любая, Вано. Мне нужна та, с которой мне никогда не быть…

Силы в итоге отказали и долго сдерживавшему себя лейб-гвардейцу. Давид отпил, не закусывая, будто кому-то что-то пытался доказать, а юный философ, сидевший напротив, ещё больше развеселился, наблюдая за ним со стороны.

– Запретная любовь, замужние дамы, адюльтеры… – Парень очень по-грузински зацокал языком и покачал головой. – Как вы, офицеры, все друг на друга похожи… – Затем подался вперёд, поманил несчастного влюблённого к себе и понизил голос. – Ну-ка, расскажи, кто эта прекрасная дама, и я напишу про вас роман. Может, знаменитым наконец стану!

Старший Циклаури изобразил на своём лице что-то наподобие улыбки, после чего внезапно поднялся и подал Вано свою мужественную руку.

– Не серчай, дзма 3 3 Дзма (груз.) – брат . Мне пора идти, ты сам знаешь. Однополчане ждут. Был рад с тобой повидаться.

Пребывая в шоке от такой поспешности, Вано только и успевал сокрушаться, что время так быстро пролетело, да приговаривать, что будет с нетерпением ждать Давида в Сакартвело на дне рождения Тины.

– Непременно буду…

– И Шалико передавай мои сердечные приветы! Безумно соскучился по нашему дипломатику…

При упоминании брата Давид заметно просиял и остановился на полпути.

– Ты сам его скоро увидишь. Он не меняется. Всё ещё умнее нас всех.

Пожалуй, в этом Вано вовсе не сомневался. Ещё совсем юным Шалико избрал себе в кумиры лицейского друга Пушкина – светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова – и до сих пор лелеял надежду пойти по его стопам, стать дипломатом и служить в министерстве иностранных дел. Все, кто знал этого целеустремлённого юношу, не сомневались – это была не такая уж и неосуществимая мечта.

– И… да! – Старший Циклаури хитро подмигнул другу детства, захлопывая за собой дверь ресторации. – За всё заплачено. Можешь не стараться.

– Вот же! – жалобно заскулил Вано, будто кот, которому отдавили хвост. – И когда только успел!

Измайловец только что свернул за угол, а юный поэт, подавив улыбку, опустился на прежнее место за столом, осушил ещё одну рюмку с коньяком и вяло пожевал лимон, поморщившись. Спьяну ему померещилась на полу какая-то бумажка, но чем больше времени проходило, тем больше он понимал: не померещилась.

Юный князь заморгал, несколько раз протёр глаза, опустился на колени и перевернул листок. Это оказалась выцветшая фотокарточка, довольно измятая и потрёпанная.

И… пресвятая дева Мария, кто же на ней изображён?! Неужели это… их Саломея?!

Вано медленно поднялся с колен и, крутя в руках фотокарточку, в упор посмотрел на дверь, в которой исчез Давид. Лицо его озарила плутоватая усмешка.

***

На свою съёмную квартиру на Фонтанке юный князь вернулся под утро и, даже не разуваясь, чем вызвал возмущение старой экономки, принялся писать сёстрам в Сакартвело.

«10 июня 1883 года

Набережная Фонтанки

Караванная улица, дом 15

Санкт-Петербург

Даико! 4 4 Даико (груз.) – сестричка

Я пишу это письмо именно тебе, дорогая Нино, потому что знаю, как ты любишь их получать. Тебе нравится вбегать в кабинет отца с горящими глазами и отнимать у него корреспонденцию, прижимать к сердцу желанный конверт и читать его содержимое вслух Саломее и Тине, жадно впитывая в себя каждое слово. Да-да, даико, не смущайся. Я вижу, как пылают твои щёки, пока ты читаешь эти строки, но кто знает тебя лучше, чем разудалый старший брат?

Передавай нашим прелестным сёстрам мои самые пламенные приветы. Я целую их тоненькие пальчики и надеюсь в скором времени лично обнять их. Также засвидетельствуй моё глубочайшее почтение нашему дорогому отцу. Пускай не серчает на меня, коль есть за что. В скором времени всё равно свидимся!

Какие у вас новости, даико, милая…? Как поживает наша ангелоподобная Валентина? Поправилось ли её здоровье? Бьюсь об заклад: она всё ещё звучит голосом разума в нашей семье и пристыжает всех вокруг божественным светом, что от неё исходит. Тина, душа моя, не злись! Я всё это любя. Ни в Петербурге, ни в Тифлисе, ни в какой-либо другой европейской столице я не встречал подобной чистой души. Ты – божья благодать на мою бедную, беспокойную голову.

А ты, Саломея, моя гордая грузинская красавица, счастлива ли ты? Довольна? Всё ещё гостишь у нас с мужем или уехала обратно в Тифлис, не выдержав провинциальной глуши? Всё ли хорошо у моего обожаемого сидзе 5 5 Сидзе (груз.) – зять ? И ему передайте от меня дружественный поклон. Скоро ли вы подарите нам племянников, а отцу – внуков? О, дорогая, я уже вижу, как ты краснеешь из-за этого вопроса, но полно же тебе! Ты ведь знаешь своего непутёвого братца. Он никогда не умел держать язык за зубами.

А наш славный отец? В добром ли он здравии? Всё так же ль пьёт вино и ведёт свою бесконечную бухгалтерию? Всё так же ль сокрушается легкомыслию единственного сына?

Хочется так много всего узнать о вас! Но если осведомлюсь обо всём, что меня интересует, то никогда не закончу это письмо.

У меня в ушах всё ещё звучат ваши голоса. Словно наяву, я слышу, что вы, как одна, спрашиваете, как у меня дела. Так вот, докладываю, что ваш шельмоватый Вано всё тот же и ни на грамм не переменился с тех пор, как написал вам своё последнее письмо. Меня всё ещё отвергают большинство крупных издательств и журналов, но я не теряю надежды! Я написал парочку сносных пьес для одного из столичных театров, и они имели большой успех. Я даже гонорар получил, представляете? Да-да, я знаю, что наверняка скажет на этот счёт наша неприступная Саломея! Княжеский сын и работа – почти немыслимое сочетание. И всё же это так. Вы даже не представляете, какое это удовольствие – сжимать в руках деньги, которые ты заработал своим собственным трудом!

Но не буду больше надоедать вам своими россказнями, которые вам наверняка неинтересны, и сразу же перейду к самой впечатляющей части этого письма. Милая Тина, тебе лучше присесть. И тебе, моя строптивая Нино, как бы ни хотела ты этого признавать. Вы представить себе не можете, кого я встретил на набережной Фонтанки сегодня в белую ночь! Лейб-гвардеец Измайловского полка, его сиятельство Давид Константинович Циклаури! Собственной персоной. Да-да, не удивляйтесь! Я ведь просил вас присесть. Не говорите теперь, что не предупреждал!