Александр Чиненков - Агнцы Божьи

Дверь открылась, и из дома на крыльцо вышли Ася Шелестова и Анна Сафронова. Увидев коляску отца, девушка расцеловалась на прощание с подругой и пошла навстречу Ивану Ильичу.

– Аня, ну зачем ты нас с мамой так расстраиваешь? – упрекнул ее Иван Ильич, помогая сесть в коляску. – Ты же знаешь, какое сейчас наступило времечко. Даже днём прогуливаться по городу опасно.

Он коснулся рукой спины кучера и распорядился:

– Трогай.

Повернувшись вполоборота к сидевшей рядом дочери, Сафронов поинтересовался:

– Скажи, Аня, с тобой всё в порядке, или были какие-то ещё причины, заставившие тебя заночевать у подруги?

Анна вздохнула и посмотрела куда-то в сторону:

– Да, нашлась вдруг причина.

– Вот как? – удивился Иван Ильич. – И… в чём же она заключается?

Анна покраснела, поморщилась и, брезгливо передёрнув плечами, сказала:

– Влас Лопырёв снова возник в моей жизни, папа. На этот раз, когда мы случайно встретились на улице, этот мерзавец уже не выглядел спивающимся ничтожеством. Напротив, он был чисто выбрит, хорошо одет, и… Я увидела или мне показалось, кобуру с пистолетом у него на ремне.

– Вот чёрт! – выслушав дочь, тихо выругался Иван Ильич. – Давно уже о нём ничего не слышал. А вот отец… Дела этого упыря прямо в гору пошли. Всего лишь несколько месяцев назад Гаврила шёл ко дну тяжёлым камнем, а сейчас… Не только остался на плаву, но и значительно приумножил своё состояние.

Пару минут они ехали молча, думая каждый о своём. Первым заговорил Сафронов, желая немного встряхнуть загрустившую дочь.

– Ладно, Аннушка, ты правильно поступила, что не пошла одна домой, – сказал он, улыбнувшись. – Я вот приехал за тобой, и сейчас ты в полной безопасности. – Он перевёл взгляд в сторону дочери и пожал плечами: – Кстати, а как Андрей Михайлович на фронте поживает? Тебе, как мне известно, он не шлёт никаких весточек, а домой что-нибудь пишет?

– Нет, ничего, – вздохнула Анна, и две слезинки выкатились из её печальных глаз. – Своим родителям, как и мне, он прислал по два письма, и всё… Больше нам о нём ничего не известно.

Переехав перекрёсток и свернув вправо, кучер вдруг натянул вожжи, остановил лошадь и стал присматриваться. На первый взгляд улица казалась совершенно безопасной. Но его внимание привлекла небольшая группа людей, стоявшая в стороне на тротуаре.

– Эй, ты чего? – напрягся Сафронов.

– Да вон, людишки те, что-то не внушают мне доверия, – указал кнутом в сторону группы незнакомцев кучер. – Может быть, свернём, барин, и по другой улице поедем?

– Эй, ты чего? – насторожился Иван Ильич. – Да отсюда нам рукой подать до дома.

Ничего не говоря, кучер достал из сумки обрез и положил его на колени. Сафронов из предосторожности прикоснулся к рукоятке револьвера. На левой, противоположной, стороне улицы он увидел припаркованный к тротуару экипаж. Сидевший на козлах кучер не был похож на извозчика, лениво поджидавшего седоков. На всём протяжении улицы не было видно больше ни одного экипажа.

– Папа, я боюсь, – занервничала Анна. – На улице пусто, и те люди… Они, кажется, к нам подойти собираются?

– Но где же ты видишь, что пусто на улице, доченька? – попытался её успокоить Иван Ильич. – Вон старуха в переднике тележку катит. Вон… – Он толкнул кулаком в спину кучера. – А ты чего сидишь и мух ртом ловишь, а ну, поезжай!

Кучер взмахнул кнутом, и… двое парней, подбежав к коляске, стали действовать нагло и решительно. Один из них успел схватить за узду лошадь, а второй схватил кучера за полу одежды. Мужчина повернулся и так ударил его обрезом по голове, что тот, потеряв сознание, рухнул рядом с коляской. И тогда кучер взмахнул кнутом и так стеганул по крупу лошадь, что она, задрав хвост и взбрыкивая, помчалась вперёд по улице. Прозвучали выстрелы, и несколько пуль вдогонку прожужжали мимо. Сзади послышались крики разочарования, но… Не поздоровилось бы тому, кто вздумал остановить коляску в ту минуту.

Испуганная лошадь мчалась по улице с невероятной скоростью. Кучер с большим трудом придержал ее и обернулся.

– Всё, кажись, приехали, барин, – сказал он, глядя на сидевших в обнимку Сафроновых. – Мы уже дома, Иван Ильич.

– Нет-нет, во дворе выйдем, папа! – содрогнувшись от страха, схватила отца за руку Анна.

– Давай загоняй экипаж во двор, братец, – распорядился Сафронов. – Сейчас даже у ворот собственного дома не так уж безопасно.

В молельном доме хлыстов в Зубчаниновке чаепитие было в самом разгаре. Уже третий час Андрон, Агафья и заглянувший к ним в гости консисторский дьяк Василий сидели за столом в горнице.

Выпив чашек по десять, они сделали перерыв, давая прислужнице время долить в самовар воды. И когда он снова вскипел, чаепитие продолжилось.

– Ну, так что, долго ещё молчать будем? – ставя на стол чашку, обратился к кормчему и богородице дьяк. – Заглянул вот к вам в гости, а вы… Может быть, радения вас так вымотали, что говорить не хотите?

– Все мы в порядке были, есть и остаёмся, – хмуро глянув на него, сказал Андрон. – А вот ты… Даже не знаю, как величать-то тебя, паскудника. Каином- перевёртышем или вероотступником, дьяк Василий? Ты или совсем не веришь в Господа Бога, или, как Иуда, за тридцать серебряников его продаёшь.

Глядя на него, дьяк округлил глаза и пожал плечами.

– Да, я консисторский дьяк, так сказать, чиновник учреждения по управлению епархией и что? – заговорил он, сужая глаза. – А верю ли я в Господа Бога, так сказать ничего определённого на сей счёт не могу. Если бы я увидел своими глазами Бога. – Он усмехнулся. – Не тебя, конечно, старец Андрон, то преданней меня верующего Господь нигде бы не нашёл на всём свете белом.

– И как понимать твоё словоблудство прикажешь? – сжал кулаки Андрон. – А ты не задумывался над тем, что с теми помыслами, каковые в твоей башке безмозглой, ты в святотатстве и кощунстве живёшь? Ты же совсем не уважаешь правила жизни и обряды христианства.

– Слушай, давай не будем здесь турусы разводить, кормчий? – покраснел от досады дьяк. – Я такой, каков есть, понял? Я не знаю, есть ли царство небесное или нет его, а жизнь у меня одна. И я не хочу вечно надеяться, что меня ждёт когда-то и где-то. То, чем я занимаюсь, это моя работа и не больше, и, как я думаю, моих убеждений придерживаются множество священнослужителей, но, естественно, не распространяются об этом.

– Вот потому и уходят люди из церкви и к нам прибиваются, – подняв вверх указательный палец, изрёк Андрон. – Если ещё в Бога люди продолжают верить, то в вас, священнослужителях, они начали сомневаться. Простые люди за версту ложь чуют, хотя мысленно не всегда осознают этого.

– Хорошо, убедил, чёрт старый, – осклабился дьяк. – В ад вместе уйдём и на одной сковороде жариться будем. Ты же не считаешь себя безгрешным, кормчий? Ты же не думаешь, что всё, чем ты занимаешься на грешной земле, пристойно и богоугодно?