Лариса Склярук - Царица Парфии

– Чего околачиваешься без дела? Убирайся отсюда, паршивец! Исчезни!

На мгновение Алексион опешил, но затем опомнился и стремглав помчался домой. Он бежал и, размышляя, недоумевал, что именно не понравилось суровому матросу в его беспечном поведении, почему он так зло прогнал его из гавани. Уже к вечеру он даст себе ответ на этот вопрос.

Пробежав по улицам и подняв ногами белую пыль, осевшую слоем на его ногах, Алексион, запыхавшись, остановился у дверей дома и замер.

Дом Исаба состоял из двух небольших, выбеленных известкой комнат. Полы были выложены небольшими гладкими камешками желтого и черного цветов, создававшими простой узор. Потолок поддерживало несколько колонн. Дверь с улицы вела в мастерскую. Сквозь эту почти всегда открытую дверь в комнату проникал свет и взгляды прохожих. Дверь слева вела в спальню, в которой спали все члены семьи. А дверь напротив вела в небольшой двор.

Во дворе росла финиковая пальма, дававшая редкую, призрачную, но такую желанную тень, и был небольшой цветник – гордость женщин дома.

Немного в стороне бабушка Хион на разогретых камнях пекла лепешки к завтраку, мама Юф-сенб варила из тонкой муки и уксуса клей. А на разостланной под пальмой потертой циновке играли с деревянными куклами две младшие сестры Алексиона – Туйа и Архиби.

Сквозь открытые двери в мастерскую вливался сухой горячий ветер, но, несмотря на это, пахло травой и болотом. Ведь именно в стоячих водах и заболоченных рукавах дельты Нила росло растение папирус, из которого и изготавливали бумагу.

Задержавшись в порту и чувствуя свою вину, мальчик осторожно заглянул в открытую дверь мастерской. Возле двери на низком табурете сидел Исаб. Это был человек среднего роста с добрым усталым лицом, согнутой от постоянной работы спиной и распухшими суставами рук. Ловкими движениями он рассекал ствол папируса сверху донизу на две половины и затем отделял полоску за полоской, осторожно ведя иглу. От размеров нарезов – порой они составляли ширину детской ладони – зависело качество бумаги.

Нарезать папирус Алексиону пока не доверяли, а вот раскладывать полосы на смоченный водой Нила стол он уже умел вполне профессионально. Но сейчас на его месте возле стола работал единственный домашний раб Хархуф. Хархуф был стар, и руки у него дрожали, когда он клал полосы вплотную одну к другой. Порой у него это не получалось сразу, и он беспокойно двигал полосы по мокрому гладкому столу, с трудом добиваясь аккуратности.

Мальчик почувствовал укол совести. Ведь это была именно его работа. Он переступил порог. Налил из глиняного кувшина, стоящего на небольшом столике у входа, полную чашку воды, жадно выпил, отер губы тыльной стороной ладони и, подойдя к столу, плечом легко подвинул Хархуфа. Старик облегченно вздохнул и, шаркая босыми ногами, пошел во двор.

Второй слой полос папируса нужно было класть перпендикулярно первому. Затем эту двухслойную кладку прессовали. Покрывали клеем, чтобы не растекались чернила, выглаживали скребками из раковин, отбивали молотком, склеивали отдельные листы в свитки. Изготовление бумаги – процесс трудоемкий.

Отец при появлении сына не произнес ни слова. Лишь бросил на него быстрый укоризненный взгляд и вновь вернулся к работе. Почтенной семье надо много работать, чтобы справляться с трудностями и исправно платить налоги в царскую казну.

В работе прошло несколько часов, когда неожиданно у двери раздалось:

– Мир и счастье этому дому.

И в мастерскую вошел купец Эшмуназар. Финикийский купец был невысоким полным мужчиной. У него было круглое, загорелое, обветренное лицо, казавшееся из-за своей полноты добродушным. Крупный восточный нос, двойной подбородок, пухлые красные щеки. Маленькие глаза купца были привычно прищурены и словно прятались в глубине век под седыми бровями. Длинная одежда финикийца доходила почти до щиколоток и имела большое количество складок, бахромы, нашитых камней, что выглядело очень нарядно и богато.

При появлении Эшмуназара Исаб встал, вежливо поинтересовался:

– Что привело тебя вновь в мой дом, благородный Эшмуназар? Вчера ты уже приобрел весь папирус, имевшийся у меня. Полки пусты.

И Исаб повел рукой, показывая на деревянные полки вдоль стены. Действительно, они были пусты, и лишь на верхней полке лежал единственный свиток.

– Я куплю его. Мне хочется сделать подарок моему близкому другу-философу.

– Но ты вчера отверг этот свиток, сказав, что он недостаточно хорош.

– Кто не ошибается.

Купец вытащил серебряную тетрадрахму. Исаб нервно сглотнул. Плата была необычно щедрой, а деньги были как нельзя кстати. Взяв монету, Исаб почувствовал желание достойно отплатить купцу за его любезность.

– Хархуф поможет тебе донести свиток, – сказал он и, шагнув к открытой во двор двери позвал: – Хархуф!

Старик с седой лохматой бородой появился на пороге. По лицу купца пробежала недовольная гримаса. И тут Алексион и Исаб оба совершили трагическую ошибку. Алексиону надоело клеить полосы, и возможность прогуляться до гавани сейчас, когда солнце уже спускается и зной смягчился, была очень заманчива, и он вызвался помочь купцу.

В гавани Евнос («счастливое возвращение») стояли у причала или качались вдали от берега на якорях суда, преимущественно торговые. Возбуждающе пахло соленой морской водой, водорослями. Там, где темно-лазурное небо залива сливалось на горизонте с темно-изумрудным морем, оно сверкало в лучах заходящего солнца невыносимо для глаз.

Большой торговый корабль, принадлежавший Эшмуназару, стоял у причала. Изогнутый нос корабля был украшен головой льва. На высокой корме два мощных весла. Вдоль борта шла деревянная решетка для ограждения палубного груза. Быстрые глаза Алексиона еще издали разглядели все подробности. Он был восхищен увиденным.

Портовые грузчики как раз заканчивали погрузку. Сильные загорелые мужчины, обнаженные до пояса, ловко пробегали с полными зерна мешками на плечах по шатким мосткам, соединяющим палубу с причалом. Сновали матросы. Слышались громкие возгласы, брань.

Купец остановился возле мостков, повернулся к шедшему за ним мальчику и протянул вперед руки, как бы желая взять сверток у мальчика, но неожиданно передумал, руки опустил и спросил, словно эта мысль только что пришла ему в голову:

– Не хочешь ли, мой юный друг, подняться на палубу?

Глаза мальчика сверкнули от любопытства, но осторожность заставила его ответить отрицательно.

– Отец не говорил мне, что я должен взойти на корабль. Я должен лишь донести свиток до него. Прикажи кому-нибудь из команды забрать у меня сверток.

– Все матросы заняты работой. Помоги уж мне взойти с этим свертком на палубу. – И Эшмуназар доброжелательно улыбнулся.