Николай Энгельгардт - Граф Феникс. Калиостро

Граф Калиостро на минуту умолк. И все хранили молчание, одуренные потоком темных слов визитора.

– Не будете ли столь добры, граф, – с приятной вежливой улыбкой сказал Елагин, – не будете ли столь добры от гиероглифического языка перейти к общедоступному и, согласно статусу капитула, изъяснить точно, откуда и с какой целью прибыли вы к нам и какую, собственно, роль в святилище нашем вы имеете на себя принять.

Насколько восхищала главного директора театров красота жены Калиостро, настолько неприятное впечатление производил на него сам посланник Великого Кофты. По манерам, словам и костюму Калиостро казался Елагину самым вульгарным шарлатаном. Последним словам великий мастер придал явно иронический оттенок и при этом окинул визитора с ног до головы пренебрежительным взглядом.

Но Калиостро даже не смотрел на наместного мастера. Взор его витал в вышине.

– Какая цель нашего прибытия? – повторил он вопрос Елагина. – Сие слово от стрельбы взято и по употреблению на игрищах, к работам каменщиков неприлично к применению Какую ролю мы имеем на себя принять? – Тут вдруг синеватые губы Калиостро осклабились, и глаза его, спустившись из верхов к окружающим предметам, глянули из-под круглых бровей, словно мыши, шмыгнули туда-сюда и опять скрылись. – Какую ролю? У нас нет ничего театрального, – с явной насмешкой выговорил Калиостро на грубом своем южнофранцузском наречии. Члены капитула пошевелились, скрывая улыбку. Елагин почему-то чрезвычайно рассердился и заговорил уже брезгливо и ворчливо, свысока, всем видом показывая, что хотя в ложе и почитались титулы за ничто, все равны и братья, однако он, Елагин, статс-секретарь государыни, сенатор и кавалер, а прибывший визитор не кто иной, как темный проходимец и промышленник, и, вступив в собрание столь избранных особ и первых, можно сказать, вельмож империи напрасно забывается.

– Государь мой, в статусах сея почтенные ложи определенно сказано, что визитор должен изъяснить причину своего прибытия и вшествия в собрание капитула, хотя бы представленные им патенты право на сие несумнительно утверждали. Ежели же он объяснений удовлетворительных не представит, то, первое, к рассмотрению работ в капитуле допущен не будет: второе, налагает на него наместный мастер весьма значительный денежный штраф, на цели благотворения направляемый.

– Мне кажется, что толикие патенты, а главное, рекомендательные письма высоких в ордене особ избавляют господина Калиостро от применения к нему статута, направленного против вкрадывающихся любопытных особ, в Европе принятых легкомысленно, как часто там бывает, – заметил Гагарин – Имя господина Калиостро знаменито…

– Вот именно так, князь, – с живостью перебил, переходя на русский, Елагин. – Именно так! Ныне в Европе даже к наивысшим степеням без разбора всякого звания люди и самые невежды допускаются. Да, вот далеко ходить за примером не надо: два повара-француза, в услужении у меня бывшие и, кроме ложных счетов, ничего писать не умеющие, показали мне достаточные грамоты из лож, один из них даже рыцарем Розе-Круа и Востока сделан. Они, кроме имен и ложных слов и лент, ничего не знают. Отойдя от меня, они, однако, продолжают в вольном каменщичестве упражняться. Здесь есть ныне и две ложи в домах у министров и с моего дозволения: одна французская ложа «Скромности», другая – итальянская – «Комуса», в которых упражняющиеся мастера – оба французы и повары. Один, точнее, великий патисер и конфизер сиер Бабю, на поварнях Бецкого упражняется в своем искусстве и строит весьма добропорядочно торты, желеи, муссы и всякие кремы. Многие из здесь сидящих особ их отведывали, чай, на обедах сего вельможи? Да! А меж тем сии кухари – каменщики, и даже не долее как в пятницу имеет быть у них собрание соединенное обеих лож для принятия несколько поваренков, кафешенков и кухмейстеров разных наций в компаньоны и мастера. Если б я не дозволил им по их обыкновению работать, они бы, невзирая на то, не преминули открыть ложи по дозволению в патентах их от Великого Востока Франции и гроссмейстера дюка де Шартра данному. Из сего примера заключите, сколь нам должно осторожными быть. Кто такой сей пришелец, и подлинно ли он есть граф и Калиостро знаменитый или какой-нибудь пройдоха…

– Осторожно, ваше превосходительство, он, может быть, по-русски понимает! – заметил граф Строганов.

– Ну где ему понимать! Посмотрите на его физиономию!

В самом деле, лицо Калиостро приняло совершенно лунатическое выражение, глаза блуждали под потолком храмины, и казалось, что он не только ничего не понимает, но едва ли помнит, что он на земле и в телесных границах находится.

– Он ничего не понимает, – подтвердил Гагарин. – Но все же письма, им представленные…

– Ах, князь! – с досадой перебил Елагин. – Ужель вам приведенного примера недостаточно? Но едва ли и сам сей граф и Калиостро не из поваров будет! У него сейчас именно такая мина, словно он на горячей плите в кастрюле мешает, а пар ему клубом в морду бьет, так он ее и задрал. Письма! Патенты! Все сие отмычки, может быть, воровские, чтобы проникнуть в наши чертежи. Нам весьма осторожными быть должно уже потому, что русские люди без пути доверчивы к иностранцам, и всякий, кто по-французски болтает, у нас за великую персону приемлется. А язык сего графа весьма груб, и прононс его именно всего более кухарю приличен, нежели подлинному графу. Иное дело – супруга его. Прелестная сия особа может быть для нашего театра добрым приобретением. Посему заявление господина Калиостро, что у него нет ничего театрального, – напрасно! Мне Габриэльша на репетиции о сей красавице рассказывала, что она через свою карлицу с ней познакомилась. Красавица отлично поет!

– Вполне разделяя мнение вашего превосходительства о необходимости соблюдения величайшей осторожности, – заметил Строганов, – все же нахожу я, что если сей визитор есть подлинный Калиостро, то может он сие обнаружить великими силами, коими тот знаменитый муж стяжал, можно сказать, изумление всех народов, так что во многих ложах за границей статуи ему воздвигнуты с подписью: «Божественному Калиостро». Итак, пусть и сей обнаружит перед нами те силы и великое искусство, о коих сейчас говорим, хотя бы в чем-либо. То лучшее будет удостоверение его личности.

– Прекрасно сказано, достопочтенный брат! – подхватил Мещерский. – Испытаем сего пришельца и на деле увидим, чего он стоит.

– Пусть он себя покажет! Пусть покажет! – подтвердил и Куракин.

Его поддержали и другие. Все члены капитула подтвердили решение дружным ударом молотков.

Любезно улыбаясь. Елагин на отличном французском языке объяснил Калиостро, что от него требуется. Тот выслушал спокойно и в знак того, что все понял, кивнул.