Анри де Кастри - Маркиза де Помпадур

Самое большее, что можно поставить ему в упрек, – некоторую бесхарактерность и, как следствие, искусство хитрить с самим собой, чтобы остаться в ладу со своей совестью. Однако он неоднократно при разных обстоятельствах доказал, что обладает чувством чести.

В 1738 году де Турнем сделал его младшим откупщиком; он предоставил племяннику необходимые средства на сумму в 83 500 ливров, что явно было залогом наследования.

Планы бракосочетания стали обсуждаться в 1740 году. Отец Шарля Гийома резко возражал и отказался рассматривать возможность совместного проживания с молодой четой. Это послужило причиной размолвки между Ле Норманом де Турнемом и его братом, отцом Шарля Гийома.

Несмотря на эти разногласия, 15 декабря 1740 года Ле Норман де Турнем составил собственноручное завещание, оригинал которого утерян, однако суть известна: «Назначаю своим единственным наследником сына своего брата, моего племянника Ле Нормана, проживающего вместе со мной». Это завещание стало весомым аргументом в пользу вероятного отцовства де Турнема, ибо таким путем он обеспечивал переход своего состояния юной Жанне. Данный поступок был относительно несправедлив, поскольку де Турнем лишал наследства прочих племянников и племянниц, в частности господина д'Эстрада, чья жена впоследствии сыграет такую заметную роль в жизни маркизы де Помпадур.

Жанна-Антуанетта практически без возражений приняла волю де Турнема; брачный контракт был подписан 4 марта 1741 года в присутствии нотариусов Перре и Маршана.

Выгоды, обеспечиваемые этим контрактом молодой чете, были сильно преувеличены: Шарль Гийом в нем назван просто Ле Норманом с обычным дворянским званием. В контракте и речи не идет о поместьях Этиоль, Бурбон-ле-Шато, Сент-Обен и других.

Если при заключении брака Шарль Гийом и взял имя д'Этиоль, при этом не называя себя титулованным владельцем этого поместья, то лишь потому, что был почти уверен в наследовании данных земель, а такое добавление к имени отличало его от прочих Ле Норманов, весьма многочисленных в то время в Париже. Впрочем, вероятно, он носил это имя лишь случайно и отказался от него, когда жена его бросила.

Контракт предусматривал общность имущества супругов; мать нареченной обеспечивала ей приданое и драгоценности стоимостью тридцать тысяч ливров, в чем будущий супруг должен был дать расписку. Пуассон со своей стороны подарил дочери большой дом на улице Сен-Марк, оцененный в девяносто тысяч ливров и сданный за три тысячи ливров в аренду госпоже д'Оржемон. Однако молодые не могли располагать этим домом, так как Пуассон оставлял за собой право продать его к своей выгоде, что значительно ограничивало его щедрость.

Что касается супруга, Шарль Франсуа Поль Ле Норман де Турнем даровал ему при жизни сумму в 83 500 ливров, которые когда-то предоставил ему для покупки должности в Блуа. Кроме того, он обещал обеспечить пищу и кров самой чете, пяти их слугам, а также содержать их лошадей и экипажи на протяжении всей своей жизни; если супруги пожелали бы расстаться со своим дядей, то он заменил бы эти услуги рентой в 4000 ливров. В добавление ко всему он обеспечивал племяннику сумму в 150 000 ливров преимущественного наследования, не ущемляя его обычную долю наследства.

Все это не выглядит значительно на бумаге; на самом же деле, поскольку супруги проживали и столовались как в Париже, так и в Этиоле, у дяди, эти материальные блага представляли собой бытовые расходы, которые можно оценить в 40 000 ливров ренты. Сдержанность жениха объяснялась не соображениями материального порядка, которым не было места, а боязнью не суметь сохранить для себя одного столь обольстительную женщину.

Утверждали даже, что отец Шарля Гийома, пожилой вдовец, намеревался, соблазнясь материальными выгодами, сам жениться на Жанне-Антуанетте, но такая возможность, о которой сообщает Рошере, кажется маловероятной.

Будущая госпожа д'Этиоль владела всем необходимым, чтобы снискать любовь своего мужа; внешность ее была исключительной. Она обладала ловкостью настоящей кокетки. Наконец еще одна особенность, весьма ей мешавшая во время связи с королем: у нее не было никакого темперамента, что могло лишь усилить желание по-настоящему влюбленного мужчины.

Сохранился портрет Жанны-Антуанетты, написанный Натье во время ее бракосочетания; хотя ее брат Мариньи впоследствии уверял, что ни один портрет его сестры не обладает настоящим сходством, лицо великолепно.

Существует описание новобрачной, сделанное одним версальским поручиком; вот как он описывает Жанну-Антуанетту: «Росту выше среднего, стройна, ловка, элегантна, причем составляет отличие между последней степенью элегантности и первой степенью благородства… Ее лицо хорошо подходит к фигуре, совершенный овал, красивые волосы, скорее светло-русые, чем белокурые, довольно большие глаза под красивыми бровями того же цвета, совершенной формы нос, очаровательный рот, очень красивые зубы и прелестнейшая улыбка; самая красивая в мире кожа, придающая всем ее чертам наилучший блеск. В ее глазах было особенное очарование, обязанное собой, возможно, их неопределенному цвету; в них не было ничего от живого блеска черных глаз, нежной томности голубых, особого изящества серых; их неопределимый цвет словно делал их способными ко всем видам обольщения и к последовательному выражению всех состояний весьма переменчивой души».

Свадьбу отпраздновали 9 марта 1741 года в церкви Сент-Эсташ, и молодая чета стала жить то в Париже, то в замке Этиоль, ныне разрушенном, который находился на окраине Сенарского леса.

В Париже Ле Норманы д'Этиоль жили так же, как и их родители, в Жеврском особняке, снятом дядей Турнемом по улице Круа-де-Пти-Шан.

Сразу после свадьбы Жанна-Антуанетта возмечтала стать одной из королев Парижа, однако это намерение наткнулось на серьезные препятствия – настолько дурной была репутация у родителей новобрачной.

В первое время семейная жизнь супругов была чудесна; сначала родился мальчик, почти тут же умерший, затем, в 1744 году, во время болезни короля в Меце, – дочь Александрина, чье рождение чуть было не стоило жизни ее матери. Ле Норманы д'Этиоль вели приятную жизнь; у них были деньги, красивые дома, супруги хорошо ладили, если не считать слов, приписываемых Жанне-Антуанетте, о том, что она никогда не изменит своему мужу, разве только с королем. Это было воспринято как шутка, а Ле Норман де Турнем лишь придал ей остроты, заявив:

– Право слово, моя племянница – королевский кусочек.

На самом деле неизвестно, не надеялась ли Жанна-Антуанетта, находясь под впечатлением слов гадалки, вскоре стать любовницей короля. Сначала она постаралась создать себе положение в парижском свете. Ей довольно быстро удалось проникнуть в самый блестящий кружок того времени – салон госпожи Жофрен на улице Сент-Оноре, где хозяйке дома помогала ее дочь, маркиза де ла Ферте-Эмбо.