Анри де Кастри - Маркиза де Помпадур

Наконец найден компромисс: Морепа останется при дворе, но Мари-Анн получит право вдоволь его унижать.

Людовик XV, только что назначивший маркиза д'Аржансона министром иностранных дел, вызвал Морепа и сообщил ему, что намерен вернуть ко двору герцогиню де Шатору и поручает ему уведомить ее об этом.

Морепа отправляется в особняк на улице Бак, где проживает герцогиня; его впускают только тогда, когда он объясняет, что прибыл по поручению короля.

Мари-Анн лежит в постели больная. Она наслаждается своим торжеством, когда Морепа подает ей королевское послание. В своем письме Людовик XV просит любовницу и ее сестру вернуться в Версаль. Морепа горячо добавляет, что Его Величество не имел никакого представления о том, что произошло во время его болезни: это означает, что король не чувствует себя ответственным за унижения, которые пришлось перенести герцогине де Шатору и ее сестре де Флавакур.

Мари-Анн отвечает, что всегда была уверена в полной непричастности короля к перенесенным ею публичным оскорблениям. Она добавляет, что ее чувства к королю не переменились и она с радостью навестит его, как только поправится.

Она находит силы после ухода Морепа нацарапать несколько записок, чтобы объявить о своем триумфе герцогу де Люиню и другим придворным. Она убеждена, что сможет вернуться в Версаль в субботу, 28 ноября 1744 года. Увы! Ее состояние внезапно ухудшилось; к жару прибавились нестерпимые головные боли.

Ее врач, некто Вернаж, позвал на консилиум коллегу Дюмулена, сказав больной, что того прислал король. Прогноз врачей был настолько сдержан, что Мари-Анн составила завещание, сделав наследницей всего состояния свою сестру, герцогиню Лораге де Бранка. Затем она призвала иезуита, отца Сего, которому исповедалась; священник церкви Святого Сульпиция дал ей последнее причастие.

Госпожа де Флавакур, с которой у нее случались кое-какие размолвки, приехала поцеловать умирающую сестру. Той сделали сильное кровопускание, что принесло непродолжительное облегчение. Ночь с 30 ноября на 1 декабря прошла очень плохо, и в последующие дни у больной начался бред.

Людовик XV, которого постоянно извещали о состоянии здоровья его любовницы, выглядел озабоченным. Он отказался ехать на охоту и заказал богослужение в часовне при замке и в приходе Богоматери за выздоровление Мари-Анн. Однако новости приходили все более печальные.

Старшая сестра Луиза, забыв о своих законных претензиях, приехала, чтобы ухаживать за умирающей. 5 декабря у герцогини де Шатору началась агония, и двое суток спустя она скончалась.

Мари-Анн было всего двадцать семь лет. Отпевание состоялось 10 декабря в церкви Святого Сульпиция, тело предали земле в часовне при этой церкви.

Боль Людовика XV была велика, но по свойству его сухого сердца поверхностна и преходяща; он не мог обойтись без любовницы, и за него уже подумывали о замене госпожи де Шатору.

Во время охоты в Сенарском лесу, которой он предавался во время пребывания в Шуази, ему случалось порой заметить присутствие восхитительной молодой женщины, следовавшей за охотниками то в розовом платье и голубом фаэтоне, то в голубом платье и розовом фаэтоне. Возможно, король справился о ее имени, поскольку посылал ей дичь.

Однажды фаэтон повстречался с каретой герцогини де Шатору, и госпожа де Шеврез, сопровождавшая фаворитку, заметила, что сегодня незнакомка красива как никогда. Тогда разъяренная герцогиня де Шатору наступила на ногу своей компаньонке с такой силой, что той чуть не сделалось дурно.

На следующий день де Шатору объяснила причину своего довольно грубого поведения:

– Разве вы не знаете, сударыня, что эту малышку д'Этиоль хотят подложить королю?

Таким образом, об имени прекрасной незнакомки уже навели справки. Ришелье сообщает об этом в своих мемуарах, написанных многие годы спустя. Он датирует событие 1743 годом, что возможно, но спорно, ибо герцогиня де Шатору тогда лишь начинала свою карьеру, однако уже была уверена в своем влиянии на короля. Впрочем, тот якобы говорил ей о вероятных видах на госпожу д'Этиоль. Ришелье также уверяет в своих записках, будто герцогиня де Шатору запретила госпоже д'Этиоль следовать за охотничьим выездом короля, что значительно превышало ее полномочия.

Не тот ли самый Ришелье впоследствии посоветовал королю заменить покойницу госпожой д'Этиоль, расхваливая прелести связи с мещанкой?

Об этом часто говорили, не имея полной уверенности.

Теперь мы должны точно обрисовать фигуру этой госпожи д'Этиоль, которая под именем маркизы де Помпадур сыграет столь значительную роль при французском дворе и в истории.

Мадам д'Этиоль при рождении была названа Жанной-Антуанеттой Пуассон. Она появилась на свет в Париже на улице Клери 20 декабря 1721 года.

Ее отец был скромным финансистом невысокого полета. Его звали Франсуа Пуассон, родился он в 1684 году в Прованшере, в Лангрской епархии, в простой семье ткачей.

В двадцать лет он покинул отчий дом, нанявшись погонщиком лошадей к снабженцам армии маршала де Виллара. Он был замечен интендантами, знаменитыми братьями Пари; оценив его способности, они сделали Пуассона одним из старших приказчиков.

Этот пост позволял получать хорошие барыши, принимая на себя большой риск и дерзко пользуясь кредитом. Пуассон сначала оказался на высоте, в частности, когда регент поручил ему обеспечить продовольствием Прованс во время чумы в Марселе в 1720 году. Он получил разрешение купить должность фуражира корпуса Его королевского Высочества герцога Орлеанского.

В 1725 году во время перебоев с хлебом Пуассон, находясь на службе у братьев Пари, занялся снабжением столицы. Но эти операции вызвали расследование со стороны управляющих государственными финансами; они обнаружили, что Пуассон заключал фиктивные сделки. Ему велели представить отчет и по решению Государственного совета от 20 мая 1727 года объявили должником королевской казны на сумму в двести тридцать две тысячи ливров [7] Около 830 тыс. евро. .

Уверяют, что помимо этого он был приговорен к повешению, но следов подобного приговора не обнаружено, хотя Пуассон находился в бегах и его дело было самым что ни на есть серьезным. Укрывшись в Германии, он стал добиваться пересмотра процесса; после многочисленных обращений к кардиналу де Флёри он смог вернуться во Францию восемью годами позже, с охранной грамотой. В 1739 году он добился от Совета частичного списания долга и начала реабилитации. Позднее благодаря своей дочери он получил помимо грамоты о жаловании дворянства приличное содержание и грамоту об общественной признательности как раз за то, что некогда чуть не привело его на виселицу.