Э. Кэнтон - Аврелия – патрицианка Рима

Столь высокое положение закреплялось недавним указом императора Домициана, у которого кроме сына, умершего несколько месяцев назад, не было детей в браке с Домицией Лонгиной. Накануне отъезда из Рима он назначил своими преемниками сыновей Флавия Клемента и Флавии Домициллы. Их имена он переменил, назвав юношей Веспасианом и Домицианом, – без сомнения, не только для того, чтобы подчеркнуть, кто именно своим вступлением на императорский престол прославил род Флавиев, некогда безвестный и ничтожный, но и для того, чтобы сохранить в истории память о своем величии.

Эти двоих юношей, которых воспитывали, как цезарей, император доверил знаменитому ритору и педагогу Квинтилиану для довершения их образования. Старший, Веспасиан, должен был жениться на своей юной двоюродной сестре Аврелии и вместе с ней воссесть после смерти Домициана на престол императора всей вселенной.

В описываемое нами время Аврелии Флавии Домицилле минуло пятнадцать лет, и она считалась самой знатной патрицианкой Рима. Она рано лишилась родителей, но унаследовала громадное состояние, которое возносило ее даже над богатейшими патрициями – покорителями мира. Кроме роскошного дома в Риме, пятисот рабов, множества великолепных вилл, расположенных в живописных уголках Италии, божественная Аврелия владела двумя миллиардами семьюстами миллионами сестерциев. Ее драгоценности оценивались в сорок миллионов сестерциев. Один перл из ее сокровищницы стоил, по свидетельству Плиния, шесть миллионов сестерциев – речь идет об уникальном алмазе, некогда подаренном Юлием Цезарем Сервилии, матери впоследствии убившего его Брута. Потом бесподобный камень блистал на пальце Береники, дочери царя Ирода Агриппы, однако, отвергнутая своим любовником, будущим императором Титом, она не захотела больше носить это кольцо и, покидая Рим, подарила его дочери того, кого так страстно обожала, а Юлия Флавия, умирая, передала его своей кроткой Аврелии.

Детство безрадостно, если мать и отец не окружают ребенка своей родительской любовью и заботой. Юная Аврелия испытала это на себе. Домициан, стремясь принять участие в ее судьбе, решил сделать из нее весталку, но это намерение встретило непреодолимое препятствие – обычай страны, который он не мог нарушить, несмотря на свое могущество. Дело в том, что маленькая Аврелия отвечала лишь двум обязательным для жрицы-весталки условиям: детский возраст и патрицианское происхождение, – а в отношении третьего возникли затруднения. Избрание дочери весталкой считалось для ее родителей и всей семьи суровым испытанием, почти страданием, бремя которого они должны были терпеливо нести, а для этого требовалось, чтобы и мать и отец девочки, назначенной к алтарю божественной покровительницы Рима, были живы. Это условие являлось настолько существенным, что верховные жрецы ни за что не допустили бы к служению Весте сироту, будь она даже родственницей самого цезаря, – так свято почитался древний обычай.

Хотя смерть родителей освободила Аврелию от суровых обетов, ее детство прошло в святилище Весты. Там она проводила все время и познакомилась с молодой жрицей Корнелией, принадлежавшей к знатнейшей римской фамилии Корнелиев, которая дала республике прославленные ветви Сципионов, Руфинов, Лентулов и других, и настолько привязалась к этой патрицианке, что та практически заменила ей мать.

В то время, когда Корнелия взяла на попечение внучку императора Тита, весталке было около двадцати шести лет. Служительницами Весты девочки становились примерно в шестилетнем возрасте (иногда чуть постарше) и в продолжение тридцати лет исполняли свои обеты, причем круг их обязанностей год от года расширялся. В первые десять лет они постигали религиозные обряды и обычаи, в следующие десять – исполняли эти обряды, а на протяжении последних десяти – обучали преемниц. Та из весталок, которая с честью выдерживала все испытания, назначалась старшей и именовалась Vestalis Maxima: ей, в отличие от ее подруг, воздавались особые почести. Зато на нее ложилось тяжкое бремя ответственности не только за себя, но и за всех остальных: все ошибки в обрядах, допущенные другими весталками, вменялись ей в вину, и нередко она в одиночку переносила самые суровые наказания.

В таком положении оказалась и Корнелия. Возведенная в достоинство Vestalis Maxima, она на себе ощутила все горести, связанные с этим высоким званием. Ей, знатной женщине, пришлось вытерпеть наказание, которому в Риме подвергались лишь рабы.

Как только вследствие небрежности одной из жриц священный огонь потух, Гельвеций Агриппа, назначенный Домицианом главным жрецом, то есть духовным императором Рима, признал Корнелию ответственной за эту оплошность, считавшуюся дурным предзнаменованием, и приказал, чтобы гордую патрицианку наравне с последней рабыней подвергли бичеванию. Стыд, вынести который оказалось гораздо труднее, чем физическую боль, так изнурил Корнелию, что она захворала, и ей по обычаю предписали покинуть императорский атриум. В поисках крова она обратилась к своей дорогой Аврелии, которой уже исполнилось двенадцать лет; ей больше не разрешалось жить в храме Весты, и она поселилась у своих родных.

Невысокий старичок, раздвинув занавес кубикулы, вошел к девушке с ласковой улыбкой и выражением глубочайшего почтения на лице. Он носил белоснежную тогу с пурпурной каймой – знаки сенаторского звания. Это был Вибий Крисп – опекун божественной Аврелии, явившийся на ее зов.

Этот человек оставил о себе некоторую память в истории. Ювенал в одной из своих сатир хвалил его бодрую старость и неистощимое остроумие. Но одна опрометчивая шутка чуть было не стоила Вибию Криспу жизни. Надо полагать, для упражнения руки Домициан иногда забавлялся тем, что ловко накалывал мух на острие своего кинжала. Хотя царствование Нерона, кажется, должно было научить Вибия помалкивать, на вопрос одного вельможи, у себя ли цезарь и один ли он, Крисп, не задумываясь, ответил: «Да, конечно, с ним нет даже мух». Императору немедленно донесли о такой дерзости, и все считали бедного Вибия уже погибшим, однако хитрый старик сумел искусно загладить свою вину и спокойно прожил при дворе Домициана почти пятнадцать лет. Его положение в качестве опекуна божественной Аврелии достаточно ясно указывало на высокую степень благосклонности к нему императора.

Поприветствовав девушку, Вибий вкрадчиво спросил:

– Чем я могу быть полезен своей августейшей воспитаннице?

– Прошу тебя сопровождать меня на прогулке у портика Помпея.

– О! – воскликнул Крисп, от которого не ускользнула грусть, написанная на лице Аврелии. – Что-нибудь случилось? Клянусь Юпитером, у тебя слезы на глазах, моя дорогая. Что с тобой? Скажи мне, умоляю тебя. Может, твоему недостойному опекуну удастся вернуть улыбку на твое очаровательное личико.