Ирина Костина - Капкан на принцессу. Книга третья

Анна Гавриловна Ягужинская горько оплакивала смерть сестры. Наталья Лопухина заботливо опекала подругу, слёгшую без сил от такого большого количества утрат. На старших дочерей Ягужинского – Прасковью и Анастасию – легли заботы о младших детях семейства, а так же о малолетних племянниках – братьях Трубецких. Петька был отпущен директором из Рыцарской Академии в отпуск на месяц.

Сам Никита Юрьевич, оставшись вдовцом в тридцать шесть лет, болезненно переживал кончину супруги, и не мог находиться в доме, где случилось несчастье. Он выпросил у государыни позволения на время отбыть из столицы в Москву (где у него было имение) и до конца лета отстраниться от придворных дел.

Рыцарская Академия

В преддверии праздника Пасхи Голицын приволок из библиотеки увесистую книгу, между страниц которой он с лета предусмотрительно засушил цветочные бутоны, и вот уже второй час аккуратно раскладывал их в письма, адресованные своим воздыхательницам.

Друзья над ним посмеивались:

– Вот ты неутомимый щегол!

– Митяй, ты работаешь, как почтовая контора!

– Почтальону придётся приехать сюда с тележкой; иначе твои послания не унести!!

– И откуда у тебя их столько?!

– А вам не кажется, друзья, что он просто шлёт их всем подряд, без разбору?

– Ой, вам лишь бы позубоскалить! – огрызнулся Митяй, выводя чернилами имя очередного адресата.

Лопухин подошёл ближе и прочёл надписи на запечатанных письмах:

– Горчаковой Лизе, Салтыковой Марии, Путятиной Анне, Путятиной Наталье, Гагариной Дарье, Гагариной Екатерине…, – Ванька не удержался от смеха, – Господи! И, правда, всем подряд!… Черкасской Варваре… Ого! Юлианне Менгден?!… А где же Анне Леопольдовне? Неужели ты не поздравишь Её высочество с Пасхой? Как это не любезно с твоей стороны.

– Хватит!! Дай сюда! – психанул Митяй, отнимая у него письма.

Он закончил писать, пересчитал письма, загибая пальцы, и озадаченно произнёс:

– Один цветок остался. Могу подарить. Эй! Кто-то хочет поздравить с Пасхой подружку? Микура, может ты?

Василий, который пришивал пуговицу к мундиру, скептически дёрнул плечами:

– Мне некому слать цветы.

– А, может быть, кому-нибудь в дальние края? – намекнул Митяй, заговорщически подмигивая.

Микуров рассердился. Ещё не хватало, чтоб этот балабол сейчас брякнул при всех что-нибудь про Данциг. И Василий сурово взглянул на Голицына:

– Матушке я уже письмо отправил.

Тот намёк понял:

– Ну, как хочешь? – и переключился на Ивана, – Лопух! А ты?

– Что я?

– Отправь послание Катеньке Ушаковой. Помнится, она так обхаживала тебя на прошлом балу в Петергофе.

– Вот ещё! – окрысился Лопухин, – Что я, самоубийца, что ли?!

Митяй помахал плоским засушенным цветком, будто веером, и решил:

– А! И ладно. Сам подпишу Катюше. Уверен, ей будет приятно.

Лопухин фыркнул:

– Я же говорил! Он шлёт всем подряд, без разбору!!

апартаменты принцессы Анны Леопольдовны

– Фрейлина Менгден! Вам письмо, – доложил дворецкий.

Она отошла к окну. Аккуратно ножом срезала печать – внутри сложенного вчетверо бумажного листа покоилась засушенная веточка шиповника с розовым бутоном.

Юлия невольно улыбнулась; интересно, кому пришла в голову такая забавная идея? Она развернула лист и прочла короткую строчку Шекспировского сонета: «О, как я дорожу твоей весною. Твоей прекрасной юностью в цвету». В самом низу листа стояла подпись – «Дмитрий Голицын».

Юлия оторопела и вдруг почувствовала, как вспыхнули щёки; новость, что Голицын прислал ей письмо, несказанно обрадовала её и взволновала.

Она осторожно поднесла к лицу засушенный цветок; ей почудилось, что он ещё хранит запах прошлогоднего лета. В памяти сами собой возникли картинки летнего сада в Петергофе. Солнечные лучи сквозь кроны деревьев. Брызги фонтана. Домик Монплезир на берегу финского залива. И голос Голицына, его взгляд, улыбка и робкое прикосновение его руки…

В голове всё закружилось вихрем от нахлынувших воспоминаний. И Юлия поспешила к принцессе. Ей не терпелось показать письмо и поделиться радостью.

В комнате перед дверью, ведущей в спальню Анны Леопольдовны, толпились фрейлины. Они встали в кружок, обсуждая утреннюю почту, и делились друг с другом новостями. Видимо, в праздничный день Пасхи, новости были приятные, а письма изобиловали поздравлениями, поэтому девицы хихикали и шумели.

Их веселье внезапно пресекла появившаяся мадам Адеракс:

– Чего разгалделись? – строго прикрикнула она, – Её высочество ещё не проснулась. Так что ступайте в гостиную!! Живо!

Фрейлины вмиг умолкли и, будто стая пташек, упорхнули, шурша платьями, прочь. Последняя, вскочив с кушетки, выбежала Катенька Ушакова. И Юлия заметила, как на бархатной обивке остался лежать белый бумажный прямоугольник.

– Катя! – окликнула она её.

Но Ушакова уже скрылась в гостиной, прикрыв за собою дверь.

Юлия подняла листок, намереваясь вернуть фрейлине, и из него вдруг выскользнул плоский высушенный цветок шиповника. В первую минуту её кольнуло лёгкое недоумение. Как это странно; должно быть, нынче вошло в моду – пересылать друг другу засушенные растения?

Она не удержалась от любопытства и раскрыла бумажный листок… Ощущение, которое она испытала, увидев надпись внутри, было равносильно тому, как если бы над ней вдруг обрушился потолок.

Ушакова, обнаружив пропажу, тут же вернулась.

– Ты обронила, – промямлила Юлия, протягивая ей листок бумаги и сухой цветок.

– Спасибо! – обрадовалась она и, схватив то и другое, умчалась назад хвастаться подружкам.

Юлия осталась одна. В глубоком разочаровании она вынула из манжета своё письмо и порвала его на мелкие-мелкие кусочки. Затем подошла к окну, распахнула створку и вытряхнула их во двор.

загородная царская резиденция Петергоф

По заведённой традиции, в июле императрица на несколько недель переезжала за город – в Петергоф. Она брала с собой непременно всё семейство Бюрена; без него она вообще не обходилась. Так же с нею ехали фрейлины и статс-дамы, чтоб развлечь императрицу сплетнями и интересными беседами. Разумеется, камердинеры, пажи, доктор, секретарь. А ещё весь штат шутов и карликов – без них государыня скучала. А вот племянницу Анну Леопольдовну и сестрицу Елизавету она оставляла в Петербурге; видимо, общество той и другой было ей в тягость.

Переезд занимал целый день с непременным отдыхом и обедом в Стрельне или на одной из дач кого-то из придворных.

В этом году Анна Иоанновна решила разнообразить маршрут: добралась в шлюпке до Екатерингофа, далее до большой Петергофской дороги изволила идти пешком. А там уже пересела в карету. За нарядной процессией экипажей с дамами и кавалерами двигался целый «поезд» с грузчиками и ломовыми извозчиками, доставлявшими из одного дворца в другой мебель, посуду и всю обстановку.