Ирина Костина - Польский этюд. Книга вторая

– Во даёт! – присвистнул кто-то из толпы.

– Отчаянный парень.

Но фельдмаршал не разделил их восторга:

– А что полагается за бегство? А, Лопухин?! Отвечай!!

– Отчисление, – тихо пробормотал Ванька, пряча глаза.

– Ну, так вот – ты отчислен!! – беспощадно констатировал Миних, – Сегодня же! Сию минуту! Вон!! Чтоб духу твоего не было! Ни здесь, ни в Академии!! Позор!!!

Полковник Олонецкий неожиданно вступился за мальчишку:

– Ваше высокоблагородие, осмелюсь заметить, что позором для бойца считается бегство с поля битвы, а не наоборот.

– Вы что же, намерены его защищать?! – побагровел тот.

Олонецкий пожал плечами:

– Но… каков выстрел! А?! Таким учеником Вы, Христофор Антонович, можете только гордиться! Ведь превзошёл самого учителя.

Миних бросил взгляд на подстреленного беркута:

– Это да…, – нехотя согласился он, – Стреляет он отменно.

– Ваше высокоблагородие, – подал голос Ванька, – Вы же при всех обещали признавшегося в выстреле помиловать. А слово командира нерушимо!

В строю офицеров пронёсся весёлый гомон. Олонецкий не сдержался и рассмеялся басом:

– А он и соображает неплохо!!

Следом рассмеялся и сам Миних:

– Ну, стервец!! А? Гляди-ка, подловил меня на слове!

– Оставьте его, Ваше высокоблагородие, – подсказал Олонецкий.

Остальные офицеры поддержали:

– Оставьте! Христофор Антонович!

– Бедовый парнишка!

Миних погрозил Лопухину пальцем:

– Так и быть, остаёшься. Но до первого предупреждения!!

– Ура-а-а!!! – возликовал Ванька, – Христофор Антонович, я не подведу!!

И помчался со всех ног к лагерю сообщить радостную новость Василию.

Очень скоро прусские вельможи Мемеля и близлежащих угодий, терпя невероятные убытки от истребления дичи в их лесах и уничтожения деревьев, пошли к Миниху на поклон, упрашивая встать лагерем подальше от прусской границы, но он остался глух к их стенаниям.

Тогда ущемлённая аристократия обратилась с письмом к Фридриху-Вильгельму, умоляя короля защитить их от «неприятного соседства» с русским войском. И под давлением собственных подданных, кайзеру пришлось пойти на уступки: он дал добро на проход людям и повозкам с поклажей, но оставил запрет на провоз пушек.

Миних, прочтя это уведомление, в гневе выругался крепким словцом. Но делать нечего. Пришлось отправлять артиллерию в обход, а самому двигаться к Данцигу налегке.

императорский дворец

Бюрен сидел в кабинете, задумчиво уставившись в одну точку. Ноги его были вытянуты, руки безвольно свисали с подлокотников кресла. Во всём его облике читалась чудовищная усталость.

День за днём, год за годом неотлучно находиться «при особе её императорского величества» и при этом не надоесть, не вызвать раздражения – работа нелегкая; рутинные будничные проблемы и бесконечные церемонии. Переезды, прислуживание за столом, надзор за подчиненными и слугами. Не холодно ли в спальне; не заменить ли лакея, чья неловкость была замечена во время обеда; каких лошадей и карету подать завтра на выезд; кого из придворных взять с собой на лето в Петергоф; каковы причины отсутствия одной из фрейлин; кого из желающих сегодня стоит допустить к государыне, а кого придержать под благовидным предлогом.

И за этими повседневными хлопотами нужно всегда выглядеть свежим и быть одетым к месту, вовремя замечать перемены настроения государыни, развлекать её приятными сюрпризами. И, несмотря на эти успехи, всё время ощущать себя под прицелом придворного общества, постоянно чувствовать дыхание в затылок соперников. И конкурентов нужно вовремя выявлять и устранять, но отправлять их не на плаху, а на почетные посты вдали от двора. И делать это столь изящно, чтоб не навлечь гнева государыни.

Когда-то в Митаве он блестяще устранил со своего пути старика Бестужева и на какое-то время стал единственным повелителем сердца будущей императрицы.

Впрочем, в первый же год царствования Анны, его напористо стал теснить Ягужинский. Этот человек обладал невероятной мощью! И как тонко Бюрен смог от него избавиться. Потребовалось всего-то напоить новоявленного графа и подзадорить слегка, чтоб тот обругал прилюдно Остермана. Канцлер не стерпел обиды и уговорил Анну выслать сквернослова в Берлин.

Казалось бы, путь расчищен! Но, тут нарисовалась фигура нового соперника – Миниха, который так преуспел, что чуть не вытеснил фаворита из спальных покоев государыни. Забросал Анну дорогими подарками, вскружил голову всевозможными талантами. И вновь он, Бюрен, хитро избавился от конкурента, спровадив за орденами на войну.

Свобода?! Не тут-то было! Воюя с авангардом; ярким, смелым, рвущимся в бой, он проглядел того, кто всё это время оставался в тени и даже не раз выступал союзником в борьбе с соперниками. Он был незаметен в их блеске, не виден за их широкими спинами, не слышим в их шумном гомоне. А теперь, на расчищенном поле, вдруг обозначился во всей красе.

Остерман!!

Об эту фигуру можно сломать хребет. Его не выпроводишь за границу; он надёжно прикрыт болезнью, имеющей привычку к обострению в ответственный момент. Его не отправишь на повышение; он и так негласно правит всем! Его не подведёшь под ссылку; он слишком хитёр. Не вынудишь к скандалу; он безупречно владеет собой. Он просто монстр!!

С ним лучше дружить. Но о какой дружбе может идти речь, если у обоих на кону одна и та же ставка – безграничная власть.

Два года назад, в преддверии дележа польского наследства, Левенвольд-старший, по указке Остермана, привлекая Пруссию и Австрию в союзники, раздавал авансы от русской императрицы; цезарю Карлу была обещана в снохи племянница государыни Анна Леопольдовна. А кайзеру Фридриху-Вильгельму в случае успешного исхода дела позволялось выдвинуть младшего сына на вакантный пост герцога Курляндского.

Но по ходу дел положение переменилось. России не хотелось терять влияние в Курляндии. И когда прусский король выразил недовольство кандидатурой саксонского курфюрста на польскую корону, Бюрен уговорил Анну отказаться от обещаний, данных кайзеру.

Он лично поехал в Дрезден и от лица императрицы провёл переговоры с курфюрстом. Результатом стала договорённость, что Россия военной мощью помогает курфюрсту получить польскую корону, а тот, став королём Польши, обещает сохранить автономию Курляндии под контролем России. И, кроме того, выхлопотал у курфюрста (небывалым красноречием и большими деньгами), чтоб именно его, Бюрена, в дальнейшем бы выбрали герцогом Курляндским.

Но, как известно, шила в мешке не утаишь! Новость просочилась за пределы границ и достигла ушей прусского короля. Тот посчитал себя оскорблённым, и заявил, раз союзники нарушают условия прежнего договора, то и он вправе менять свои решения. И, коли он не поддерживает саксонского курфюрста, то и содействовать армии, стремящейся возвести его на польский престол, не обязан. А посему объявил нейтралитет и запрет на прохождение войск через прусские владения.