Ирина Костина - Рыцарская академия. Книга 1

– Надо будет, блесну!

– Кто бы сомневался!

– Вот, если бы ввели в обучение турецкий язык…, – мечтательно произнёс Микуров.

– Это ещё зачем?! – возмутились приятели

– Но мы же – будущие офицеры армии! – пристыдил их Василий, – А, если нам суждено будет воевать с Оттоманской Портой?

– Там толмачи найдутся.

– Враг страшится противника, зная, что тот может изъясняться на его родном языке! А идеологическая победа – выигранная битва.

– Ну ты и загнул, Микура!

Труба мизинцем почесал нос:

– А что, это интересная мысль…, – и, как всегда, пустился в фантазии, – Допустим, пошёл ты в разведку и подслушал, как турки в палатке обсуждают план завтрашней атаки. И всё слово в слово командующему доложил.

– Ага! Или осадили мы крепость с турками. И ты кричишь им на турецком языке: «Сдавайтесь! Иначе пощады не ждите!»

– Глупости всё это! Чтобы вести с неприятелем переговоры – на то дипломаты есть!

– Вот вы щеглы недалёкие!! Дипломаты в разведку не ходят!

В разгар спора к ним подошёл дежурный:

– Кадет Микуров! Срочно в кабинет господина директора. Поручение для тебя!

Надо сказать, директор всегда прибегал к помощи воспитанников Академии в доставлении почтовых депеш или деловых записок. Преподаватели тоже давали ученикам поручения что-то купить или доставить по адресу. Кадеты с радостью воспринимали эти поручения, так как это избавляло их от присутствия на уроках и давало возможность прогуляться по городу.

Но именно кадета Микурова господин Люберас к ответственным поручениям привлекал чаще остальных.

– Опять Микуре свезло! – досадливо рубанул воздух ладонью Лопухин, – Ну, почему, как поручение, так всегда ему?!

– Dura lex, sed lex! – с насмешкой ответил ему Василий.

– Чего, чего?

Голицын не замедлил подтрунить:

– У-у, кадет Лопухин!! Да Вам бы надо подтянуть латынь!

– Сие значит «Закон суров, но это закон», – любезно перевёл Трубецкой.

– Ну, вас к чёрту с латынью!! – психанул Ванька, – Говорю, пошли на французский! А, если наскучит, можем сбежать. Труба! Ты идёшь?

Петька покачал головой:

– Нет. Я – на немецкий. Отец говорит, что именно знание немецкого языка теперь особенно важно для русского дворянина. В армии и при дворе полно лифляндцев. Союзники наши нынче – Габсбургский дом. К тому же, если моя военная карьера не сложится удачным образом, то всегда можно заручиться ходатайством у государыни в получении дипломатической должности. И хорошее знание немецкого языка позволит мне получить место при прусском дворе либо австрийском…

Митяй легонько толкнул Лопухина:

– Ну, всё. Завёл проповедь.

– Пошли! Его не переслушаешь!! – махнул рукой тот.

Уроки французского языка в Рыцарской Академии преподавал сухонький старикашка по фамилии де Пуазье. Он был слаб зрением и носил очки с толстыми стёклами, в которых был похож на пучеглазую рыбу, удивлённо взирающую из-за стенок аквариума. Господин де Пуазье стеснялся очков и потому всё время то надевал их, то снимал; отчего часто терял и забывал их где-то. Это было главным предметом для шуток; кадеты, озорничая, любили прятать очки француза. А однажды ради смеха намазали внутреннюю часть оправы сажей. Господин де Пуазье, ничего не подозревая, нацепил очки на нос. А, когда их снял, то вокруг его глаз чётко отпечатались чёрные ободки. Складывалось обманчивое впечатление, что учитель всё ещё в очках. Так он проходил до обеда, веселя кадетов.

Когда шутка вскрылась, француз разгневался, кричал и требовал признаться тому, кто это сделал. Но, разумеется, шутника никто не выдал. Хотя все прекрасно знали, что это Ванька Лопухин.

Вот и сейчас де Пуазье вошёл в класс в очках. Уселся за стол, осторожно положив на край столешницы кожаную сумку-скарселлу, которую неизменно носил с собой. Громко хлопнул в ладоши, призывая учеников к дисциплине и тишине. И произнёс:

– Мessieurs, je vous prie de commencer la leçon.

Таким образом, он дал понять, что урок можно считать начавшимся. Преподаватель, прежде всего, был обязан следить за тем, чтоб кадеты не отвлекались, не мешали разговорами, смехом или хождениями по классу. Урок состоял в том, что каждый брал книгу на французском языке и в полголоса начинал читать. Можно себе вообразить, какой при этом стоял галдёж! Своей единственной учительской обязанностью Пуазье считал – прислушиваться к произношению и поправлять нерадивых учеников. Никаких диалогов не возникало, так как сам учитель по-русски не понимал ни слова, а его ученики – в большинстве своём, не понимали речь французскую. В общем, качество преподавания говорило само за себя.

Когда разноголосый ученический хор слился в монотонный гул коверканной французской речи, старичок учитель снял очки. Вложил их в толстый кожаный футляр и бережно убрал в скарселлу. И, прикрыв глаза, начал блаженно дремать.

В это время Лопухин на четвереньках подкрался к его столу и сунул руку в скарселлу. Кадеты, наблюдая его озорство, толкали друг друга локтями, хихикали, но не прекращали чтение, чтоб не вспугнуть учителя. Ванька быстро нащупал плотный футляр с очками, вытянул его из сумки и так же на четвереньках вернулся на своё место за ученическим столом рядом с Митяем.

Друзья обменялись заговорщическим рукопожатием. Иван аккуратно сунул футляр в середину тома какого-то французского романа и с видом победителя откинулся на спинку стула:

– Всё! Враг обезоружен! – шепнул он Голицыну, – Ему теперь всё едино – двадцать человек в комнате или ни одного!

– Ну и ловок же ты, Лопух! – Митяй покосился на друга с восхищением.

Ванька пальцами взъерошил себе волосы:

– Честно говоря, голова пухнет от этой зубрёжки! Айда за Неву; чижей ловить!! Уже третьего дня как наплавной мост возвели. А у нас туда ещё нога не ступала!

– Говорят, там копейка за ход.

– Темнота!! На открытии моста императрицею было сказано, что кадетам и учителям Академии ход по мосту бесплатный!

– Правда?! Это добрая новость! – обрадовался Митяй, но тут же усомнился, – А что, как поймают? Может, после уроков?

– Куда там! Забыл? После уроков все, как один, на уборку – драить Академию перед визитом государыни!!

– Это верно.

– Пошли сейчас!! Не дрейфь!

– А куда пойдём?

Лопухин быстро смекнул:

– Пошли в лес за Кривушу. В Переведенскую слободу. Рядом сосновый бор; там чижей должно быть уйма! У меня, кстати, сетка с собой. И семечек конопляных в кармане найдётся.

– Далеко, однако…, – продолжал сомневаться Митяй, мысленно прикидывая расстояние от Васильевского острова до Глухой речки.

– Чепуха!! К обеду обернёмся!

– А как же урок танца?

– Да сдались тебе эти танцы?! Скажем, животы болели.

Голицын сдался:

– Уговорил, чертяка! Пошли!