Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Невеста из чащи

Очень долго мы ждали, пока вода согреется, потом догадались отлить немного: для крупы ведь тоже требуется место!

Вода закипела; мы немного поспорили, сколько нужно крупы на такой горшок, и долго подсыпали «еще чуть-чуть». Дома полагалось класть соль, но мы уже знали: для чуров пищу не солят.

Каша варилась… булькала… Ложкой мы собрали с поверхности жучков, пепел и прочий мелкий сор. Я хотела попробовать, не готово ли, но Эльга мне не разрешила:

– Это же пища мертвых! Хочешь навсегда здесь остаться?

В избушке резко потемнело: это вернулся медведь и загородил дверной проем. Мы опять испугались, хотя за работой, не видя рядом страшного хозяина, приободрились.

– Ну, что, мыши бесхвостые, готова каша? – прорычал он. – Подавайте, попробую. Ну, если невкусно…

«Съем!» – мысленно продолжили мы.

– Вот такое дело…

Медведь уселся прямо на пол, на кучу шкур, из-под которых торчала сухая трава: видимо, это была его лежанка. Придерживая горшок через драную ветошку, мы поднесли наше угощенье. Эльга взяла из укладки ложку – через рукав, как держат пожитки мертвых, – поклонилась и даже сумела выговорить:

– Кушай, батюшка.

Медведь заурчал и принялся есть. Варево так загустело, что с трудом цеплялось на ложку, и издавало легкий запах гари. Масла мы не нашли никакого, даже льняного, но тут уж медведь сам виноват: его дом, его и припасы!

Мы ждали с замиранием сердца: сочтет ли он нашу стряпню хотя бы просто съедобной?

И теперь еще я с ужасом думаю, что за каша у нас тогда получилась… А тогда отметила мимоходом: медведь держит ложку вполне человеческими пальцами, которые только сверху прикрыты шкурой его передней лапы, будто рукавом. И ложку с кашей он сует не в зубастую пасть, а под нее, будто в горло, где у него тот рот, что с нами разговаривает.

Он прикончил кашу, выскреб дно горшка, потом облизал ложку и вздохнул:

– Ну, ладно… Не буду вас есть пока.

– Отведешь нас домой? – спросила Эльга. – Ты же обещал.

– Придется отвести.

Медведь отложил ложку и встал, почти доставая головой до черной кровли:

– Собирайтесь.

Собираться нам было недолго: пригладили волосы да снова повязали платочки.

Медведь полез в светлый проем, мы – за ним, торопясь, пока не передумал.

Оказалось, уже вечереет. Мы вышли из дома рано, однако длинный летний день почти миновал. Но мы не удивились – нам казалось, что наши злоключения продолжаются долго-долго. И опять испугались: скоро ночь!

Хромая, медведь двинулся широким шагом прямо в чащу. Мы кинулись за ним. Сюда он принес нас на плечах, и страшно было думать, что проделать обратный путь придется пешком. Мы устали и проголодались: после домашней утренней каши мы ели только чернику. Вскоре мы уже едва волочили ноги. Медведь часто оборачивался и подгонял нас.

А темнело, как нам казалось, быстро: закат еще сиял багряным золотом сквозь вершины, но внизу было уже так сумрачно, что мы с Эльгой едва различали дорогу и держались за руки, боясь друг друга потерять. На ту пору ничего со мной не случалось более тяжкого, чем этот обратный путь из Закрадья в белый свет!

Мы ковыляли на своих натруженных маленьких ногах, обессиленные целодневным хождением, испугом, голодом, жаждой. Даже плакать у нас больше не осталось сил. Горло пересохло, смертельно хотелось пить, но мы боялись сказать об этом медведю. Он может рассердиться, а мы ведь сейчас на том свете – есть ли здесь обычная вода, не мертвая? Голова кружилась, от голода меня мутило, и порой я забывала, где я, что со мной случилось и почему я куда-то иду…

И наступила миг, когда мы одновременно споткнулись, не удержались на ногах, осели на мох и замерли, привалившись друг к другу. Нам уже не было страшно: пусть ест нас, если ему надо, но мы больше не в силах и шагу ступить!

Недовольно ворча, медведь подошел и снова вскинул нас на плечи. Покачиваясь на ходу, среди мрака неизвестности, обессиленная до бесчувствия, я, кажется, заснула, потому что дальше не помню.

Очнулась я оттого, что медведь спустил нас наземь. Кругом было темно, и меня пронзил ужас: он занес нас под землю! Однако тут же я увидела: светит полная луна, заливая белым сиянием тропу вдоль берега широкой реки. Это что – Забыть-река, что отделяет белый свет от Нави?

– Вон там ваш дом! – медведь махнул лапой куда-то вперед. – Мне дальше нельзя, собаки учуют. Ну, бегите живее, пока я не передумал! И в другой раз не попадайтесь. Непременно съем!

Мы огляделись и поняли, где очутились. В это лето нам впервые позволили немного покрутиться у купальских костров, и мы уже видели это место ночью. Мы были уже на своей стороне брода, на луговине, где паслось наше стадо. А за нею стоит Варягино!

Видя спасение совсем близко, мы встали и пустились бегом по тропе, даже забыв попрощаться с медведем. Бежали с чувством чудесного избавления от неминуемой гибели; остановились только выпить воды из реки – ведь это была уже наша родная река, привычная, живая!

Вода придала нам сил, и вскоре мы увидели знакомые громады темного частокола вокруг нашей усадьбы.

Шагов за десять до ворот Эльга вдруг остановилась.

– Подожди! А что, если… прошло сто лет и там все умерли?

– Как умерли? – я недоуменно взглянула на нее.

У меня упало сердце.

– А вдруг мы пробыли в лесу целых сто лет? Я знаю, так бывает. В Нави все кажется по-другому. Думаешь, провел там один день, а на самом деле – сто лет.

– Ну… Не идти же назад, к нему… Пойдем, постучимся. Узнаем, кто там теперь живет.

– А вдруг наши мамы уже умерли?

– Зато там живут наши внуки… – я фыркнула, так мне стало вдруг смешно.

– Дурочка, какие у тебя внуки? Ты же девочка!

– Ну, у Аськи с Кетькой. Вот мы войдем, а там неведомые люди, и они скажут: наш дедушка был Асмунд сын Торлейва… Может, мы Аську еще застанем!

– Он не проживет сто лет!

– А может, проживет! Он мне говорил, что хочет прожить сто лет!

– Эй, кто там под воротами? – окликнул нас мужской голос, и я, едва веря ушам, узнала голос своего отца. – Что за люди? Вы не видели двух маленьких девочек? У нас две девочки потерялись, мы боимся, не унес ли их медведь в лес? Их зовут Эльга и Ута.

– Это мы! – завопили мы с Эльгой, от счастья прыгая на месте (откуда только силы взялись). – Мы здесь, здесь!

Вот так в тот раз закончилось наше приключение.

Поначалу мы опасались, что нас станут ругать – зачем, мол, потерялись, бестолковые? – но все обошлось. Нас обнимали, целовали, умывали, кормили, поили, причитали над нами… Мы испытывали несказанное блаженство, вновь оказавшись в привычном родном доме, в безопасности, среди близких!

Наутро матери выдали нам передники, и мы стали носить их с гордым чувством, что отныне мы – не детища, а отроковицы!